Не менее прекрасно характеризует наш автор и дам своего века в другом месте: «Слышал я еще об одной даме, которая, ложась в постель с другом своим при дневном свете, всегда прикрывала лицо белоснежным платком тончайшего голландского полотна из страха, что вид лица ее охладит пыл любовника и повредит успехам нижней половины тела, которую ни в чем упрекнуть было нельзя. По этому поводу могу рассказать о другой весьма обходительной даме и шутливом ответе ее мужу, который спросил, отчего волосы на ее лоне не поседели и не сделались так же редки, как на голове. „Ах! Что за коварное место! — воскликнула она. — Сколько любовных безумств оно познало, а вот старость его никак не берет. Все мои члены, даже голова, состарились по его вине, само же оно не меняется ни на йоту, сохраняя и крепость, и упругость, и природный жар, и прежнюю охоту к забавам и утехам, а все хвори да болячки достались другим частям тела, особенно же голове, на коей волосы и поседели и поредели!“
Дама была права, говоря так, ибо на голову и впрямь все шишки валятся, тогда как лону и горя мало, а еще, по словам докторов, волосы на голове редеют от чрезмерной пылкости; как бы там ни было, но у красавиц наших известное место остается вечно молодым.
Многие мужчины, хорошо изучившие женщин, вплоть до куртизанок, уверяли меня, что никогда не видели красавиц, постаревших снизу: и ноги, и бедра, и ляжки, и лоно — все оставалось юным и располагало к любви точно так же, как и раньше. И даже некоторые мужья, уже величавшие жен своих старушками, признавали, что нижняя половина тела у этих женщин столь же задорно молода и аппетитна и, не в пример лицу, остается по-прежнему влекущей, так что им нравилось спать с супругами своими не менее, чем в юные годы.
Короче сказать, есть множество мужчин, коим приятнее кататься на пожилых, нежели на юных; так некоторые всадники предпочитают старых скакунов, этих коняг столь хорошо обучили в молодости, что к ним и в старости не придерешься, ибо они все еще помнят выучку и сохранили резвый шаг и благородную осанку» [164] .
Исходя из всего вышесказанного, можно с большой долей вероятности предположить, что госпожа Диана не даром носила имя богини, она была достойна своего имени, являясь женщиной и возлюбленной на все времена. И в самом деле, подозревали (ведь так говорила молва), что еще в 1523 году красавица Диана ценой своей красоты, своего великолепного и благоуханного тела спасла жизнь своему отцу, господину де Сен-Валье, арестованному за сообщничество с коннетаблем Бурбоном и приговоренному к смерти. По этому поводу Брантом сказал так: «Мне рассказывали о важном вельможе, приговоренном к отсечению головы. Когда он был уже на эшафоте, прискакавший галопом всадник привез помилование, которого добилась его красавица дочь. Приговоренный сказал лишь: „Сохрани Бог добрую п… моей дочери, ибо она меня спасла“».
По всей видимости, это всего лишь легенда, ибо не сохранилось никаких свидетельств, подтверждающих связь Франциска I с дочерью де Сен-Валье, бывшей к 1523 году уже восемь лет замужем за Жаном де Броссом. Одним словом, эта давняя история едва ли была правдой. Но так или иначе добродетельная богиня Диана, как называли Диану де Пуатье, побеждала и даже — О Боже! — затмевала саму богиню Венеру. «Галантный век» вступал в фазу своего расцвета. И немудрено. Сама наука любви возлюбила почву Франции и дала на ней пышные всходы.
«Говорят, в Италии, — размышляет Брантом, — дамы весьма пылки и оттого зело склонны к распутству… Жаркое солнце способствует жаркому темпераменту.
То же самое можно сказать и об Испании, даром, что она лежит подальше к западу: тамошнее солнце воспламеняет женщин не менее, чем восточное.
Фламандки, швейцарки, немки, англичанки и шотландки, хотя и живут не на юге, а в холодных краях, не уступают в природной пылкости южанкам, и я сам находил в них столько же страсти, сколько в этих последних… Гречанки также имеют все основания называться пылкими женщинами, ибо не скупятся на страсть, и оттого мужчины в Италии стремятся заполучить greca in letto (гречанку в постель), ибо те и впрямь обладают весьма привлекательными чертами (недаром же в древности греческие куртизанки слыли лучшими в мире) и многому учили прежде и могут научить нынче итальянских и испанских дам (впрочем, те, кажется, превзошли наставниц своих в искусстве любви); не забудем, что королевою и покровительницей куртизанок считалась Афродита, а была она гречанка, что же до прелестных наших соотечественниц, то они в былые времена (по всей видимости, в рыцарские и благородные времена трубадуров — прим. редактора) не удостаивали своим вниманием любовную науку и весьма неуклюже и неумело занимались любовью, однако вот уже лет пятьдесят как позаимствовали у других наций и крепко усвоили все уловки, ужимки, ухватки и ухищрения сего ремесла, обучились наряжаться, кокетничать, завлекать и ублажать мужчин так ловко, что, пожалуй, превзошли всех иностранок; нынче, как я слышал, француженки ценятся за границей куда выше других женщин, тем паче что слова любви и сладострастия на французском наречии звучат много жарче и возбудительнее, нежели на другом языке… [165]
…Словом сказать, во Франции любовью заниматься легко и приятно, пускай подтвердят это наши истинные знатоки сего ремесла, особливо придворные кавалеры, которые смогут обосновать такое суждение куда изящней меня. А на вопрос, где больше распутниц и рогоносцев, отвечу прямо: в любом уголке света, куда ни взгляни, их водится предостаточно (при любом климате — замечание редактора), и во всех названных мною странах целомудрие не ценится весьма высоко…» [166]
Так что из всего сказанного ясно, на какой почве расцвела роза, покорившая сердце наследника престола, роза воистину прекрасная и благоуханная, но не лишенная шипов, в коей красота и прелесть сочетались с опытностью зрелой женщины, полностью завладевшей телом и душой юноши. Но ведь она завоевала его на всю жизнь.
Герцогиня д’Этамп сразу же заподозрила, «что между престолонаследником и Дианой де Пуатье что-то происходит». Она хорошо запомнила эту женщину со времени «турнира красоты» и чувствовала в ней опасную соперницу, способную повлиять если не на короля Франциска I, то на того, кто неминуемо должен был прийти ему на смену. Удостоверившись в связи дофина Генриха с Дианой, мадам д’Этамп стала вынашивать планы мести. «Сатира показалась ей хорошим оружием, и она решила выжить свою соперницу с помощью придворных шуточек и сарказмов», — как говорит Ги Бретон [167]. Герцогиня д’Этамп не даром слыла самой ученой из красивейших женщин. За весьма краткое время ей удалось подготовить план, призванный сокрушить все более укрепляющееся влияние своей соперницы. Для его осуществления был приглашен известный поэт из Шампани по имени Жан Вуте, которого она попросила «написать насмешливые и жестокие стихи о любовнице престолонаследника». В ход пошли язвительные латинские эпиграммы, в которых, как уже знает читатель, Диану де Пуатье обвиняли в исключительном пристрастии к итальянским белилам и румянам, в склонности к искусственным зубам и волосам, призванным заменить давно уже у нее отсутствующие атрибуты женской красоты.
