Да, для того чтобы толстый камергер мог завладеть бриллиантом, Жак Кер должен был распрощаться с жизнью. Никогда, ни за что он не мог добровольно отдать в чужие руки доверенное ему сокровище Катрин… Тем более этому человеку, которого он ненавидел так же, как и она.
Катрин на минутку закрыла глаза и не заметила, как Ла Тремуй, посмотрев на нее с любопытством, приблизился. Она подскочила, когда жирный, мягкий палец, отягощенный перстнями, поднял ее подбородок.
– Ей-богу, красивая девочка! Где ты нашел это чудо, кузен?
– В лагере у цыган! – недовольно ответил Жиль де Рец. – Она сражалась с другой черной козой. Я их разогнал и увел эту, оценив ее красоту.
Ла Тремуй изволил улыбнуться, показывая испорченные черно-зеленые зубы. Его рука легла на голову Катрин так, будто он заявлял о своем приобретении. Ее передернуло от отвращения.
– Ты правильно поступил. Тебе в голову пришло хорошее решение оставить эту дикую козочку. Встань-ка, детка, я посмотрю на тебя получше.
Катрин подчинилась, а в голове вихрем проносились мысли. Если Жиль де Рец выдаст ее, она пропала. Они с Тремуем были не только двоюродные братья, но и союзники, объединенные заключенным соглашением. Сам Жиль говорил об этом в замке Шантосе. Ей было предложено пройтись по комнате под оценивающим взглядом толстого камергера, который рассуждал о ее достоинствах, как о породистой лошади.
– На самом деле очень хороша. Настоящее сокровище, достойное королевской постели. Грудь округлая и гордая, прекрасные плечики… ножки, кажется, длинные… а лицо превосходно! Большие глубокие глаза… эти чудные губы.
Астматическое дыхание Ла Тремуя стало еще прерывистее, и он беспрестанно облизывал губы.
Почувствовав, что надо играть до конца и что слишком скромное поведение не соответствует представлениям о девушке из Египта, Катрин заставила себя кокетливо улыбнуться своему врагу. Ее походка стала провоцирующей, и она даже подмигнула камергеру, от чего он стал фиолетовым.
– Чудная, – прошепелявил он. – Как могло случиться, что я не видел ее раньше?
– Это беженка, – пробасил Жиль де Рец. – Всего несколько дней назад она прибилась к лагерю Феро вместе со своей теткой. Они бывшие рабыни.
Слава богу! Жиль, кажется, не думал раскрывать ее настоящую личность. Она почувствовала облегчение.
Ла Тремуй пожелал, чтобы на его вопросы отвечала Катрин, а не Жиль.
– Пусть она сама ответит, я хочу слышать ее голос. Как тебя зовут, малышка?
– Чалан, сеньор! На нашем языке это значит «звезда».
– Тебе это имя великолепно подходит. Пойдем же со мной, прекрасная звезда, мне не терпится познакомиться с тобой поближе.
Он уже схватил руку Катрин и, повернувшись к Жилю де Рецу, сказал:
– Спасибо за подарок, братец. Ты всегда знаешь, что мне надо дарить.
Но Жиль встал на их пути. Плотно сжатый рот не обещал ничего хорошего, а темные глаза блестели опасным огнем.
– Минуточку, кузен. Это верно, я для тебя подобрал эту девку, но я не хочу отдавать ее сегодня.
Катрин с удивлением посмотрела на Жиля. Она полагала, что он полностью зависит от своего противного кузена. И вот оказывается, что они не были такими дружными, как ей представлялось. Наоборот. Безмерная надменность Жиля не позволяла ему быть преданным вассалом. Его трудно было представить зависящим от кого-либо, а в эту минуту глаза Жиля излучали уничтожающий огонь.
Чем же кончится дуэль между тигром и шакалом?
Маленькие глазки Ла Тремуя, заплывшие жиром, стали еще меньше, а толстые губы сердито надулись. Но он не выпустил ее руку. Катрин заметила, что рука, державшая ее за запястье, стала мокрой. Видимо, Ла Тремуй боялся своего опасного кузена. К удивлению, его голос был ровным, когда он спросил:
– А почему не сегодня?
– Потому что сегодня вечером она принадлежит мне. Это я ее нашел, спас от когтей другой цыганки, собиравшейся убить ее, привел сюда и отмыл от грязи. Ты ее получишь завтра, а уж, по крайней мере, эту ночь я проведу с ней.
– Здесь все подчиняются мне, – сказал с тревожной нежностью в голосе Ла Тремуй. – Стоит мне только приказать, и двадцать человек…
– Но ты этого не сделаешь, дорогой кузен, потому что все равно не получишь эту девочку. Я лучше убью ее. И потом, я слишком много знаю, чтобы ты посмел так поступать со мной. Что скажет, например, твоя жена, моя кузина красавица Катрин, если узнает, какое великолепное колье из золота с эмалью ты подарил премилой жене местного старшины за одну проведенную с тобой ночь?
На этот раз Ла Тремуй отпустил руку Катрин. Молодая женщина с увлечением наблюдала за этим поединком, в котором решалась ее судьба. Она пришла к заключению, что всемогущий Ла Тремуй, этот бич королевства, боялся как огня свою жену. Хорошо, что она это узнала.
На сегодняшний вечер Жиль де Рец отстоял ее. Она, правда, не знала, следует ли этому радоваться.
Толстый камергер направился к дверям, с сожалением посмотрев на Катрин.
– Хорошо, – пробормотал он, пожав плечом. – Оставь ее до завтра, но утром я пришлю за ней. И будь осторожен в обращении с ней, потому что и я могу забыть свою нежную привязанность к тебе, дорогой кузен.
Еще один последний взгляд, некое подобие улыбки в сторону Катрин, и он исчез. Бесстрастные солдаты закрыли за собой двери. Катрин и Жиль де Рец остались одни. Она почувствовала тяжесть в груди. Ее положение было ужасающим. Она поняла, что, желая вытащить Ла Тремуя из этого замка, где его надежно охраняли, может очутиться между молотом и наковальней. Катрин предполагала, что ее пригласят танцевать и развлекать главного камергера; затем, сблизившись с ним, она уговорит его поехать в Шинон, рассчитывая на приманку, придуманную ею. Но столкновение между ужасным Жилем де Рецем и толстым камергером показало, что ее жизнь не так уж много стоила. Жиль хотел поразвлечься с ней, а потом, без церемоний, бросить в постель Ла Тремуя. А что будет с ней, когда она ему надоест? Будет ли у нее вообще время осуществить свой план? Жиль был не из тех, кто отпускает своих пленников на свободу.
Сеньор с иссиня-черной бородой быстро подошел к дверям и закрыл их на массивную задвижку. Потом вернулся к окну, сделал два-три глубоких вдоха и выдоха, явно для того, чтобы успокоиться.
Приглушенные звуки лютни и виолы растекались в ночи, легкие и меланхоличные.
– В комнате у короля дают концерт, – пробормотал Жиль голосом, в котором больше не было гнева. – Как великолепна эта музыка. Нет ничего лучше, божественнее музыки… особенно когда она исполняется детскими голосами. Но король не любит детских голосов.
Он говорил сам себе, возможно, даже забыв о присутствии Катрин, но она ощутила, как дрожь пробежала по ее спине при воспоминании об ужасных ночах в Шантосе, когда звучала потрясающая исповедь старого Жана де Краона.
