Маркелов видел отношение Анны к себе, но не делал и попытки изменить его — он был равнодушен к людской боли и лишен сострадания, а потеря власти и богатства, которые давал ему подземный завод, сделали его еще более озлобленным. И хотя их путь до Калифорнии не был слишком долгим, а изящный и юркий клипер стремительно мчал по волнам так же внезапно, как разволновавшегося, так и утихшего океана, Анна старалась не надоедать Маркелову своим присутствием. Она с трудом могла удерживаться от осуждающих взглядов в его сторону: Анну раздражало в Маркелове все — внешний вид, с каждым днем все больше делавший его схожим с медведем-шатуном, его ухмылки, его высокомерие и презрение ко всему живому, столь выразительно и однозначно запечатленное на его лице.
И самым невозможным и убийственным в этом было отношение Маркелова к Анне, как к живому товару, как к собственности, с которой можешь делать все, что пожелаешь, но — не делаешь, ибо сила презрения твоя к человеческим мизераблям столь велика и наполнена брезгливостью, что удерживает от соприкосновения с ними. Уверена, они нашли бы много с княгиней Долгорукой, подумала как-то Анна и мысли этой ужаснулась — опять наваждение! Призраки прошлого окружали ее, но являлись ли эти видения предостережением или возвращали к чему-то важному в ее жизни? Какие перемены они несли с собою — добрые или ужасные и необратимые?
— Вам не надоело сидеть в своей каюте? — не без иронии поинтересовался у Анны Маркелов, когда после очередного молчаливого обеда, она поднялась с намерением вернуться в свой каземат, как Анна открыто именовала отведенную ей на корабле каюту.
— Вы предлагаете мне переменить обстановку? — в тон ему спросила Анна. — Сойти на берег, вкусить блага цивилизации и снова почувствовать себя женщиной, а не объектом вашей беспардонной купли-продажи?
— Все-таки, когда вы молчите, баронесса, вы нравитесь мне гораздо сильнее, — со злостью отозвался Маркелов и добавил: — Но в чем-то вы правы, и ваши пожелания, вполне возможно, в самые ближайшие часы окажутся выполнимыми.
— Что вы хотите этим сказать? — побледнела Анна от тревожного предчувствия.
— Идемте со мной! — властно велел ей Маркелов, и, невольно повинуясь его приказу, Анна вышла вслед за ним на палубу, где у руля царило незнакомое ей прежде оживление, и посмотрела в сторону, куда жестом указал ей Маркелов. — Ваши дамские мечты недалеки от истины, Анастасия Петровна. Мы приближаемся к берегу. Вот она — Калифорния, перед вами!
Анна вздрогнула, и взор ее устремился вперед, где за легкой дымкой высокого прибоя вдали угадывался скалистый берег, а дальше — зеленые горы, над которыми уже по-весеннему светло солнце. Сопровождавший их всю дорогу до Америки дождь закончился еще вчера к вечеру, и сегодня облака разбежались, уступая ветру, гнавшему их в океан.
— Вы знаете испанский, баронесса? — спросил Анну Маркелов.
— Испанский? — Анна не сразу очнулась от созерцания показавшейся на горизонте полоски земли.
— Мы прибываем в Сан-Франциско, — кивнул Маркелов, — это испанская колония, и я был бы рад, если бы вы посодействовали моей практике в их языке, пока наш корабль приближается к берегу.
— Собираетесь поразить Местное общество своей образованностью? — не удержалась поддеть Маркелова Анна.
— А кто вам сказал, что я хочу, чтобы они догадывались, что я знаю испанский? — тоже усмехнулся ее непредсказуемый собеседник. — Нет-нет, я хочу знать, что будут говорить за моей спиной — о чем станут шептаться, что утаивать и как обманывать.
— Неужели ничего для вас в этой жизни не может представлять простой человеческий интерес? — Анна не переставала поражаться бесчувствию этого холодного и расчетливого ума.
— Любопытство, не имеющее собою ясную и отчетливую цель, — пустая трата времени и никчемная слабость, — дал Маркелов ей резкую отповедь и зло переспросил, — так вы поможете мне?
— Я знаю испанский, — кивнула Анна, справедливо посчитав, что дразнить зверя ввиду приближавшегося с каждым новым взлетом клипера на волнах финала их путешествия — опасно. И к тому же идея, подсказанная Маркеловым, показалась ей весьма полезной — Анне стоило и самой вспомнить язык, который ходил в Марселе наравне с французским и итальянским, и потому она, ожидая отъезда на Мартинику, коротала дождливые зимние вечера, изучая его.
— Вот и славно, ваше сиятельство, — облегченно вздохнул Маркелов, но все же, по минутному раздумию, счел необходимым добавить. — Однако не надейтесь, что я размякну от вашей любезности и откажусь от своих планов. Вы не сойдете на берег в Сан-Франциско, и, обсудив с господами испанцами все дела, мы отправимся в горы… Быть вам, баронесса, женой индейского вождя!
И Маркелов громко и отвратительно засмеялся своей выдумке.
«Великий вождь Амат-тин — Неприступная Скала, прозванный иноземцами Северино — Строгий за свою справедливость и суровый нрав, встал во главе десяти племен после смерти своего отца от руки испанского воина, когда не пожелал продать бледнолицему свое ружье старинной работы с инкрустацией из драгоценных камней, что поднесено было Чу-гу-ану большим вождем из Президио в Сан-Франциско в знак дружбы и мира с племенами, живущими в наших горах.
Похоронив отца по обычаю, Северино дал клятву отмщения и исполнил ее с неожиданной для белых людей дерзостью и отвагой, подвергнув огню и уничтожению шесть испанских миссий — по одной на каждую пулю, вошедшую в тело его отца, и обратив своих противников в ужас и трепет. Начатая им война длилась несколько лет, и бледнолицым не удалось победить Северино, который со своим отрядом внезапно нападал на поселения испанцев под покровом ночи и уходил без потерь так же неожиданно, как и появлялся, и даже призванные на помощь миссиям войска белых ничего не могли сделать против него и племен, потому что Северино разделил воинов и женщин с детьми и стариков и спрятал последних в пещерах в горах, преградив вход в пещеры тайными ловушками. И вскоре число погибших со стороны испанцев стало уже велико, отчего они преисполнились, наконец, чувства вины за убийство Чу-гу-ана и принесли Северино тело воина, наказанного большим вождем из Президио смертью за смерть великого вождя десяти племен.
И тогда Северино сменил гнев на милость, договорившись с испанцами заключить новый договор, по которому им определены были границы владений племен, запретив белым людям из испанских миссий приближаться к землям союза и установив для обмена товарами нейтральную территорию, где два раза в год — весною и осенью разрешено было племенам и бледнолицым торговцам собираться на фиесту, чтобы обменять орудия производства и редкие товары на лошадей, пушнину и золото.
