— Больше не будет Слиппера? И что мы будем делать? — Люсинда рассмеялась вместе с Майей.
Врач услышал разговор о евнухе и нахмурился.
— Вы над ним смеетесь, но, мне кажется, зря, — заметил старик. — Если он тот, о ком я думаю, то он опасен. Очень неприятный тип.
— Мы знаем, что он очень неприятный, — ответила Майя. — Но почему опасен?
— Я слышал рассказы. Я больше ничего не скажу, — он бросил взгляд на окна, словно опасался найти там маячивших шпионов. — Но если он отправился в Биджапур, предупреждаю вас: будьте осторожны.
С этими словами он понес кувшин в комнату Патана.
— Чего мы должны опасаться? — спросила Люсинда.
Но, прежде чем кто-то успел ответить, врач закричал:
— Что вы сделали с моим пациентом?!
Патан был весь мокрый от пота. Врач стал считать его пульс, вначале на шее, потом на запястьях.
— Пульс вам все скажет. Он сильный и становится все сильнее, — заговорила Майя. — Но он будет спать много дней.
— Откуда ты это знаешь? — скептически спросил врач.
— Но он разговаривал со мной. Держал меня за… — Люсинда резко замолчала.
— Он проснулся, потому что ощутил твое присутствие, — пояснила Майя. — А теперь он будет спать.
— Он поправится, сестра? Ты его вылечила?
— Я просто забрала его боль. Это поможет ему выздороветь.
— Но что с ней случилось? Куда ушла боль? — Люсинда с беспокойством посмотрела на Майю. — Ты забрала ее себе?
Майя не ответила.
— Но ему станет лучше? — спросила Люсинда с внезапным беспокойством. — Он совсем поправится?
Майя кивнула:
— Да, он полностью поправится, но не будет ничего помнить.
— Может, и нет, — вздохнула Люсинда. — Но я буду помнить. Все.
* * *
Возвращаясь во дворец и держа руку Люсинды, Майя обдумывала мысль, которая у нее появилась, когда она сидела на крыше с Лакшми. Она поняла, что если это получится, то решит все ее проблемы. А увидев решение проблемы, Майя приняла его. Оно не было таким экстремальным, как убийство или самоубийство, и не было таким ненадежным, как побег. Она решила, что это не так уж ужасно, зато одним ударом будет уничтожена ее ценность.
Она едва ли представляла последствия своего решения или то, сколько боли она принесет сама себе.
При входе на широкую общую веранду гостевых покоев Майя увидела Джеральдо. Молодой фаранг ходил по балкону, который выходил на долину. Он сердито посмотрел на нее, затем отвернулся. Похоже, он даже не заметил Люсинду.
«Он все еще дуется», — подумала Майя.
Но даже и так он выглядел великолепно в позаимствованной джаме.
«Что он сделает, когда узнает про мой план?»
Когда женщины подошли к Джеральдо, Майя одарила его ослепительной улыбкой и взглядом, который многое обещал.
* * *
Обмыв грудь розовой водой и расчесав волосы, Майя втерла сандаловую пасту в запястья и лодыжки и оделась в чистое сари ярко-зеленого цвета, украшенное по краям золотом. Потом она нанесла одно ярко-красное пятнышко между бровей и капнула по капельке сурьмы в уголок каждого глаза.
Собираясь уйти, она на мгновение остановилась перед маленькой бронзовой статуей Дурги на тигре[35]. «О Богиня, что ты думаешь о моем плане? — мысленно спросила Майя. — Если ты этого не хочешь, пусть он провалится. Если этого не хочет моя гуру, то пусть все провалится».
* * *
В спальне Майи были высокие, узкие двойные двери из темного дерева. Она чуть-чуть приоткрыла одну и выглянула в щелочку. Как она ожидала — и надеялась — Джеральдо оставался на веранде и прислонился к колонне рядом с входом в женскую часть. Улыбка Майн напоминала цветок лотоса, а Джеральдо — еще одну пчелу, сошедшую с ума от его аромата.
Майя решила, что вполне может выйти на веранду и заговорить с ним. До того как она успела передумать, она уже стояла рядом с ним.
Конечно, он продолжал дуться, и Майя с трудом сдержала смех. Но это не отвлекло ее от цели.
— О господин, — произнесла она. Сочный запах сандалового дерева плыл в воздухе при каждом ее движении.
Конечно, Джеральдо не стал отвечать ей сразу же. Ожидая, она посмотрела на озеро, окрашенное пурпурными отсветами садящегося солнца. В других местах поверхность была темно-зеленой, почти черной. Туда уже падала тень. Наконец Майя услышала, как Джеральдо вздохнул, и повернулась к нему с робостью и смущением, которые умела изображать.
— Ты до сих пор сердишься на меня?
Она была поражена тем, что его лицо практически ничего не скрывало, в отличие от лиц индусов. Он был для нее словно голым. Его чувства проявлялись на лице, словно краска. Она увидела не только его гнев, но и желание. Горящие глаза казались глубже и темнее, чем у большинства мужчин, и контрастировали с бледной кожей, которая светилась в лучах заходящего солнца. Он глубоко дышал сквозь стиснутые зубы, словно каждый вдох давался ему с усилием.
— О дорогой, ты до сих пор очень сердишься?
— А разве мне не следует сердиться? Я проявил доброту к тебе, а ты меня оскорбила.
— Ты говоришь правду, и мне стыдно.
Это было действительно так: Майя сожалела о том, что сказала раньше, как и о том, что собиралась сделать. Она знала, что лучшая ложь та, в которой есть доля правды.
На него стали действовать ее слова, ее опущенные глаза, близость ее тела, сандаловая паста и собственный запах ее тела. Казалось, между ними начинал дрожать воздух.
— Ну, ты была расстроена, — произнес он немного хрипло. — Этот евнух может и камень из себя вывести.
Когда Майя улыбнулась мужчине, глядя прямо ему в глаза, он резко сглотнул и осмотрелся вокруг. Веранда была пуста. В коридорах стояла тишина. Они были одни.
Она позволила ощущению полного уединения поглотить их.
— Если я очень искренне попрошу, ты сможешь простить меня? — Майя склонила голову, потом очень медленно подняла красивые глаза с золотистыми крапинками.
Похоже, Джеральдо было даже трудно глотать.
Зашуршал зеленый шелк сари. Майя подняла маленькую ручку и положила один пальчик на грудь Джеральдо. Ее голос напоминал шепот ветра.
— Может, тебе удастся простить твою Майю? Если она будет очень мила с тобой? Если она приложит все усилия, чтобы извиниться перед тобой?
Джеральдо наблюдал за пальчиком Майи, который шел у него по рубашке, вызывая дрожь, потом оказался внутри джамы и коснулся кожи.
— Это неправильно, — сказал Джеральдо. Голос звучал хрипло. Даже вороны прекратили каркать. Везде воцарилась тишина. Вокруг них была ночь.
— Правильно или неправильно, что нас остановит? — она склонилась вперед и приподнялась на цыпочках. В результате ее губы оказались совсем рядом с его ухом. — Разве ты не хочешь того же, что и я?
