— О, нет, просто порой вы невероятно упрямы и слегка несговорчивы.
— Вы правы, Марси. Сегодня вечером я убедился, как глупо с моей стороны было не обращать внимания на ваши советы в отношении детей.
— Надеюсь, что вы не очень сильно наказали мальчика… Возможно, он заслужил это, но мне не хочется, чтобы вы его били.
— Тогда ваше желание исполнилось. Когда вы неожиданно покинули комнату, я внезапно опомнился. Слова Людвига о том, что эта женщина стала его первым настоящим другом и что в ее доме его уважают больше, чем в нашем замке, поразили меня. Но должен сказать, что наглое поведение мальчишки всегда выводит меня из себя. Он умеет талантливо злить меня и делает это быстрее, чем его отец.
— Я не удивляюсь этому, — заметила Марциана.
— Насколько мне известно, Вольдемар редко в чем отказывал Людвигу. Ты сама видишь, как слуги до сих пор кланяются и расшаркиваются перед ним, словно он — принц королевской крови. Хотя, если задуматься, наш род ничуть не уступает в знатности королевскому. Недлиц до сих пор склонен считать, что мой предок напрасно принес клятву верности королю. В противном случае, мы бы до сих пор были самостоятельны. Только я в этом очень сомневаюсь — на свете слишком много голодных ртов, чтобы проглотить такой лакомый кусок, как наше герцогство. Ну, вот так лучше… — добавил он, когда она весело рассмеялась. — Я уже начал серьезно думать, что ты не улыбнешься мне сегодня.
В его взгляде сквозила нежность, и Марциана сразу же почувствовала, как нелегко ей будет скрыть от него то, что она узнала о смерти герцогини.
— Поскольку мальчику все время говорили о его значимости, то становится совершенно понятным его чрезмерное высокомерие и болезненная реакция на все ваши замечания. Я очень рада, что вы не били его на этот раз. Это очень унизительно для подростка. Вы также забываете, что он — будущий герцог Мансфельд. Стоит, наверно, относиться к нему поуважительнее.
— С чего это вы так решили? — поинтересовался Генрих и слегка насмешливо продолжил: — Вам, пожалуй, пора узнать, что Людвиг может стать герцогом только с вашей помощью. Или, точнее сказать — с вашей помощью он им может не стать.
— Я не понимаю вас…
— Марциана, неужели вы до сих пор ничего не слышали о том, почему я лишился титула?
— Мне говорили, что вы поссорились с отцом…
— Да, потому что я отказался жениться на Гертруде, с которой был помолвлен с детства. Мне до смерти надоели жеманные знатные дамы, и я решительно заявил отцу, что не женюсь без любви. Он вспылил, что было неудивительно, ведь я тогда увлекся одной особой, чей отец был простым торговцем. Мы серьезно повздорили, и я наговорил ему лишнего. Не смотрите на меня такими глазами, Марси, иначе так и не узнаете всей моей истории. Да… я сказал, что мечтаю видеть рядом с собой умную, трогательную девушку, которая полюбит меня не потому, что я — герцог, а просто, потому что я — это я со всеми моими недостатками и достоинствами. И я хочу любить ее и только ее, чтобы между нами никогда не вставали другие женщины и мужчины. Я… напомнил ему одну историю, которая касалась его отношений с моей матерью. Тут он пришел в ярость и просто выгнал меня из дома. Но он был человек чести и, решив сдержать свое слово, женил младшего сына на дочери своего друга — графине Гертруде. Именно поэтому он лишил меня титула. Но — с одной маленькой оговоркой. Если я все-таки одумаюсь и женюсь на девушке благородного происхождения, и она родит мне сына, ко мне вернутся все мои права на титул. Теперь вы знаете, почему пока остается открытым вопрос о герцогской короне.
— Но почему вы изменили свое решение и выбрали себе в жены… меня?
— Вы умеете наносить удар… — смущенно пробормотал Генрих. — На это было несколько причин. Мне пришлось стать опекуном племянников, и это принесло мне груз ответственности за все наше поместье. Поневоле пришлось вникать в дела, и то, что я узнал, привело меня в шок. Вольдемар, как видно, сознавал, что его положение неустойчиво, и потому жил с размахом, ни мало не заботясь о завтрашнем дне. Я понял, как глупо поступил, отказавшись от своих обязанностей хозяина этих земель. Мне необходимо было спасать наследие предков, но для этого следовало жениться на знатной девушке. И тут я вспомнил о вас.
— Вспомнили? — удивилась Марциана.
— Я несколько раз видел вас на балах. Вы разительно отличались от остальных дебютанток тем, что совершенно искренне не интересовались поиском женихов. В вас была заметна какая-то изысканная отстраненность, и, одновременно, веяло душевной теплотой. Это было удивительно… Но я в те дни все еще дорожил своей свободой и потому даже не стал к вам приближаться, боясь, что меня тут же потянут к алтарю… Именно поэтому, когда стал вопрос о срочной женитьбе, я ни минуты не сомневался и опасался лишь того, что вы окажетесь уже просватанной.
Марциана замерла, боясь поверить своим самым потаенным мечтам. Неужели он говорит правду? Это похоже на сказку со счастливым концом…
— Я… не в состоянии поверить в это…
— Да, моя милая Марси. Теперь вы знаете, что я женился именно по самому настоящему расчету — лукаво усмехнулся Генрих. — Таким образом, я мог претендовать на возвращение титула герцога, получение наследника и… приобретение жены, весьма и весьма мне симпатичной.
— Это ужасно, — шутливо возмутилась баронесса. — Подумать только — вы способны играть судьбами людей!.. Господи, я забыла о Людвиге! — вдруг опомнилась она. — Ему-то каково теперь? Быть сыном герцога, но не стать его наследником… Подозреваю, что именно поэтому эта история с фрау Лили так задела его. Она напомнила ему о его собственных проблемах… Кстати, вы так и не рассказали мне, чем окончился ваш разговор с племянником.
— Несмотря ни на что, он — умный мальчик и знает, почему его отец получил титул. Вольдемар очень кичился тем, что стал герцогом, но понимал, что я могу в любой момент жениться и предъявить свои законные права. Поэтому он не скрывал от мальчика, что является временным правителем Мансфельдвельде.
— Я думаю, что вам не стоит так грубо обращаться с племянником. Он может затаить обиду и в будущем стать вашим врагом.
— Это его право, а я не намерен заискивать перед ним. Сегодня я высказал ему все, что он заслужил. А наказание, которое я ему назначил, он будет помнить дольше, чем порку.
— Что же вы сделали?
— Я дал ему ясно понять, что его знакомство с этой особой закончилось. Кроме того, я запретил мальчишке в течение недели ездить верхом, ходить на рыбалку, а также приказал удвоить часы занятий с учителем. Он, правда, посмел мне угрожать, пообещав доказать, что не собирается подчиняться ничьим приказам. Но это, разумеется, пустые угрозы.
