Тем более, он был вполне доволен и тем, что Шовелен тотчас же принял его предложение о казни всех дееспособных горожан в случае, если Маргарита бежит, причем было совершенно видно, что ему это предложение очень понравилось. Старый аббат с племянниками, конечно же, слабая защита от отчаянного Сапожка Принцессы, который может вытащить их из Булони точно так же, как и свою жену.
Предложение Колло приковывало Маргариту к ее камере гораздо прочнее, чем любая другая мера, и намного вернее, чем все задумки самого инициатора… Впрочем, такому человеку, как д'Эрбуа, рожденному в сточной канаве, пропитанному насквозь скотскими традициями целых поколений острожников, конечно же, мудрено было понять, что ни сэр Перси, ни Маргарита Блейкни никогда не станут спасать свою жизнь ценой других жизней. Он сделал свое предложение исходя лишь из соображений, что все шовеленовские планы страшно туманны, запутанны и совершенно бестолковы. Да еще и ради грандиозной компенсации в случае неуспеха всего предприятия.
Однако Шовелен был страшно доволен. Теперь он был окончательно уверен, что ни сэр Перси, ни Маргарита даже не сделают попытки как-либо спастись. Бывшему послу довелось-таки жить в Англии, и он прекрасно знал класс людей, к которому принадлежали эти двое, и потому не видел никакой возможности для их спасения в сложившейся на данный момент ситуации.
О! Принятых мер вполне достаточно. Шовелен был спокоен. Через двадцать четыре часа человек, так ловко перехитривший его в прошлом году, будет в его руках.
Сегодня он может спать спокойно, целый город хранит его от провала.
– Пожалуй, сейчас нам лучше всего отправиться спать, гражданин, – сказал он измотанному Колло, который угрюмо перебирал лежащие на столе бумаги. Шорох, производимый им, действовал Шовелену на нервы. Ему хотелось побыть одному, и присутствие этой сонной скотины невероятно раздражало.
К его удовольствию, Колло на этот раз тут же согласился с ним. Он лениво поднялся со своего кресла, потянулся, встряхнулся, будто паршивая дворняжка, и, ни слова не говоря, едва заметно кивнув своему коллеге, медленно вышел.
У оставшегося наедине с самим собой Шовелена вырвался глубокий вздох удовлетворения. Он подождал еще немного, пока тяжелые шаги не стихли окончательно в отдалении, и откинулся в кресле, радуясь появившейся возможности полностью отдаться наслаждению настоящего момента.
Маргарита в его руках. Сэр Перси вынужден предпринять попытку ее освобождения, если не хочет стать свидетелем позорной смерти. «Ага, мой неуловимый герой. Полагаю, мы рассчитаемся теперь в конце концов», – шептал он сам себе.
Снаружи все утихло. Даже ветер прекратил печальные завывания в ветвях старых деревьев у бастиона. Шовелен был наедине со своими мыслями. Чувства покоя, уверенности в победе разливались по его телу; ему оставалось лишь ожидать событий, которые будут происходить в следующие сутки. За дверями находилась стража, отобранная им лично из всего полуголодного гарнизона городка, готовая в любое мгновение откликнуться на его зов.
«Бесчестие и поругание! Презрение и насмешки!» – мурлыкал он, наслаждаясь звучанием слов, выражавших самые сокровенные его надежды. «Совершеннейшее унижение и затем, быть может, банальный суицид…»
Ему нравилась тишина, потому что он мог, нашептывая эти слова, прислушиваться к эху, шуршащему вокруг, словно голоса духов, которые собрались теперь все вместе, чтобы помочь ему. Впоследствии он и сам не в силах был определить, сколько времени пребывал в этом опьяняющем состоянии. Быть может, всего лишь минуту или две сидел он, откинувшись в глубоком кресле, блаженно закрыв глаза, лелея сладкие мысли, как вдруг окружающая тишина была мгновенно разрушена громким, приятным смехом и тягучим голосом с забавным акцентом:
– Да хранит вас Господь, месье Шобертен! Бога ради, поведайте, каким образом вы собираетесь осуществить все эти прелестнейшие мечтания?
В одно мгновение Шовелен очутился на ногах. Широко раскрытыми глазами уставился он на распахнутое окно – там, на подоконнике, одна нога в комнате, другая снаружи, в ореоле луны, освещавшей всю изысканную фигуру в роскошном костюме, широком плаще с пелериной, в элегантной шапо-бра, сидел совершенно невозмутимый сэр Перси.
– Я невольно услышал столь приятные слова, которые шептали ваши губы, что не удержался от соблазна поддержать беседу. Человек, говорящий сам с собой, всегда рискует… он – либо дурак, либо сумасшедший… – И, засмеявшись своим легким и глуповатым смехом, поспешил оправдаться: – Но это совсем не свойственно мне, сэр, наделять вас какими-либо эпитетами… Чертовски дурной тон – придумывать названия для людей… тем более, если человек несколько не в себе, не так ли?.. Вы ведь сейчас не в себе, месье Шобершен, или я ошибаюсь?.. Э-э-э-э… Прошу прощения, Шовелен?..
Он чувствовал себя совершенно превосходно, его гибкая рука лежала на старомодном эфесе шпаги Лоренцо Ченчи, другой же рукой он поддерживал золотой монокль, через который разглядывал своего непосредственного противника. Он был одет словно на бал, и неизменная дружелюбная улыбка мерцала вокруг его плотно сжатых губ.
Совершенно естественно, что Шовелен на какое-то мгновение потерял всякую способность соображать. Ему даже не пришло в голову кликнуть свою отборную вооруженную охрану, настолько он был обескуражен неожиданным шагом сэра Перси. Хотя, конечно же, он должен был предвидеть подобное. Разве не приказал он совсем недавно городскому глашатаю кричать на весь город, что если некая пленница исчезнет из форта Гейоль, то плохо придется всем кормильцам маленького городка.
Следовательно, сэр Перси не мог не слышать прокламации.
Более того, где бы он теперь ни появился в этих краях, он тотчас же будет опознан. И совершенно естественно, сразу догадавшись, что его жена находится в форте Гейоль, он занялся обследованием дороги, идущей вдоль южного вала и доступной любому бродяге. Вполне вероятно, что он прятался где-то среди деревьев и даже слышал какие-либо обрывки недавнего разговора Колло и Шовелена.
Да, это было так просто! И так естественно! Странно, что для него все оказалось таким неожиданным!
Злясь на себя за такую тупость, Шовелен с мужественным усилием попытался взглянуть на врага с невозмутимым хладнокровием, запасы которого у последнего казались неисчерпаемыми.
Он направился к окну, изо всех сил стараясь сохранить спокойствие и равнодушный вид. Происходящее больше его не удивляло. Его проницательный ум уже представил все, что могло быть выгодным и невыгодным в возникшей ситуации, а также ее комичность, – и Шовелен уже был готов ко всему.
