От размышлений его отвлекло тявканье спаниелей, которых вывел осоловевший со сна Мэррот. На Карла он глянул отнюдь не дружелюбно. Король приписал недовольство этого здоровенного парня тому, что слуге приходится возиться с собачками госпожи и из-за этого вставать в такую рань.
— Иди спи, — дружелюбно улыбнулся Карл. — Мы с этими зверюшками прекрасно прогуляемся и без тебя.
Слов благодарности он так и не услышал. Да и не ждал, ибо тут же забыл о Джеке, играя с обступившими его радостной сворой собачками. Он гладил их, ласкал, почесывал, а затем кинул палку, и они со звонким тявканьем кинулись за ней, устроили настоящую возню.
Карл был хорошим ходоком, и вскоре оказался уже у ворот. Сонный привратник вышел из сторожки и выпустил его. Спаниелей еле удалось загнать обратно; лишь одного, черно-белого, Карл взял с собой. Тот радостно кинулся вперед, пока остальные обиженно тявкали за решеткой ворот.
Карл шел быстро. Он миновал узкий перешеек меж озерами, над которыми клубился туман, прошел селение, где уже мычали коровы, слышалось блеяние овец и щелканье кнута пастуха. Он продолжал идти, не имея какой-либо определенной цели. За деревней открылась серая болотистая низина. Яркая раскраска редких деревьев на фоне стоячей темной воды казалась особенно сочной — золотая, зеленая, багряная. Опавшие листья разноцветными бликами кружили по темной поверхности. А дальше шла бесконечная, чуть волнистая, равнина. Солнце уже светило вовсю, туман почти рассеялся, лишь кое-где еще белым молоком собирался в ложбинах. Волны вереска катились по открытой равнине, порой обегая невысокие курганы. Воздух был теплый и влажный. Иногда из шелковой травянистой массы испуганно вспархивали неторопливые куропатки, и спаниель несся за ними со звонким лаем, а потом возвращался с недовольной миной, но тут же начинал вилять куцым хвостиком, когда Карл, жалея, гладил его, говорил смешные ласковые слова. Порой он видел пастуха в окружении овец. Нагулявшие за лето достаточно жира, овцы более предпочитали лежать, чем пастись, и глядели на проходившего короля бессмысленными круглыми глазами.
Карл все шел и шел, пока местность не стала совершенно пустынной. Но это его не удручало. Ему было спокойно и хорошо на душе, как не бывало уже давно. Уже много лет его жизнь состоит из постоянной гонки, из опасностей и травли, когда ему приходилось то нападать, то скрываться, ища приюта в случайных убежищах, прибегать ко многим неприятным личинам, постоянно рисковать и спасаться. Поэтому сейчас он был несказанно рад этому одиночеству и душевному покою.
Зашел он все же очень далеко. Маленький спаниель стал уставать, больше не гонялся за куропатками, плелся следом, а под конец устало сел на землю, причем его мордашка даже сложилась в некое подобие кислой мины, что рассмешило короля. Он взял собачку на руки, чтобы дать ей отдохнуть, и пошел назад. Вскоре он понял, что заблудился. Это его не сильно огорчило, ибо он всегда мог сориентироваться по солнцу. И теперь он шел так, что оно светило ему прямо в лицо, поэтому не сразу разглядел небольшую хижину. Ему даже показалось, что дом вырос едва ли не из-под земли. Правда, он тут же понял, что не увидел хижины лишь потому, что домишко спрятался в небольшой низине, и заметить его можно было лишь с той стороны, с какой он подошел. Это было небольшое каменное строение под поросшей травой дерновой крышей. Хижина выглядела бы необитаемой, если бы не легкий дымок, струящийся из отверстия в кровле.
Казалось, этому строению сотни лет; здесь, в ложбинке, было так тихо, что Карлу, несмотря на ясный день, отчего-то стало не по себе. Дверь в хижину была отворена, и к ней вела узкая, протоптанная в дроке тропинка. Но почему-то у Карла сложилось впечатление, что проем, словно пасть, ухмыляется ему недоброй, темной усмешкой. Он даже остановился, не решаясь приблизиться. Спаниель у него на руках глухо заворчал. Карл тут же понял причину неудовольствия животного — на пороге, вытянув лапы, грелся на солнышке большой черный кот. Карл сделал еще несколько шагов и, когда раздался хриплый, шедший словно из-под земли голос, даже вздрогнул.
— Либо заходи, либо убирайся.
Любопытство заставило короля войти. Со света в темной хижине он ничего не мог разглядеть. Окон здесь не было, а в небольшом очаге хоть и горел огонь, но низко подвешенный над ним на треноге котелок закрывал свет. В домике приятно пахло сушеными травами и ароматом горящего торфа.
В этот миг спаниель на его руках стал вырываться, и, когда Карл спустил его, кинулся к кому-то, сидевшему за очагом, и стал радостно поскуливать. Тут Карл увидел склонившуюся к ласкающейся собачке старуху. Поначалу он разглядел лишь ее склоненную голову под темным платком, темное платье и старческую изуродованную руку, ласкающую спаниеля. Потом она подняла голову, и Карл понял, что женщина была не так уж и стара. Или все же стара? Пряди, спускавшиеся вдоль ее щек, были совсем седыми, но лицо, хоть изборожденное морщинами, выглядело живым и выразительным. Оно выглядело изможденным: очень худым и некрасивым — желтые маленькие глазки, крючковатый нос, бескровный, тонкий, как шрам, рот, казавшийся запавшим по сравнению с острым выступающим подбородком. Эта женщина явно зябла — она куталась в темную шаль, а ноги в грубых сабо поставила в теплую золу очага.
Карл шутливо поклонился:
— Добрый день, матушка. Если бы этот зверь не признал вас, я бы подумал, что вас можно испугаться.
Женщина молча пристально разглядывала его. И вдруг сказала:
— Мне бы следовало низко поклониться вам, да мои больные кости взвоют в один голос. Так что будьте снисходительны к старой женщине, высокородный господин.
Карл чуть вздрогнул:
— Вы знаете меня?
Она отвела взгляд, пожала плечами.
— От вас исходит сияние власти. Хотя одеты вы как обычный человек. — И добавила, поглаживая прильнувшую к ней собачку: — А Спота я лечила этой зимой. Видать, он меня не забыл.
И тут Карл догадался:
— Значит, вы бывали в Сент-Прайори. Выходит, вы и есть та ведьма Мэг, которой покровительствует мисс Рэйчел.
Она глядела на огонь; от этого ее желтые глаза казались прозрачными и словно слепыми.
— Одни называют меня так, другие — иначе. Но я была не так и стара, когда принимала роды у последней жены барона, поэтому, когда та ушла к Богу, я кормила девочку.
Похоже, она чуть улыбнулась:
— Она ведь славная малышка, Рэйчел Робсарт. Совсем другая, чем Ева. — Последние слова она произнесла глухо и печально. И уже совсем тихо добавила: — Но в мире вдвоем им тесно. Бедная Рэч.
Почему-то Карлу стало не по себе от этой фразы. Он продолжал стоять, пока Мэг не проворчала:
