— С кем? С родителями? Но я-то ведь никого не люблю, кроме родителей, поэтому никак не могу с ними бороться, — уныло отвечала Мария.
Она уснула в слезах, и день не принес ей утешения. Глядя на ее невеселое личико, Энкарнасьон с улыбкой сказала:
— Тебе жаль расставаться с детством и беззаботностью, доченька. Но заботы о муже, о детях, о доме и есть женское счастье. Ты очень скоро поймешь, что папа прав. А пока отправляйся-ка в больницу на помощь доктору Падину. Настоящие страдания мигом излечат тебя от твоих печалей.
Мудрая Энкарнасьон была права. Кормя несчастную старуху, у которой отнялась рука, смачивая губы водой мечущейся в лихорадке женщине, помогая доктору перевязывать раны, Мария позабыла о себе. И когда возвращалась домой из больницы, собственное недовольство судьбой и родителями показалось ей грехом — в мире
столько несчастий и боли, что ей роптать просто стыдно.
Дома Мария от души расцеловала отца с матерью, сказав, что с радостью покоряется их воле.
— Она просто ангел! — умиленно воскликнул дон Мануэль.
— Напиши своей сестре! Напиши Асунсьон о нашей радости сам. Она будет счастлива, — попросила Энкарнасьон.
Мануэль кивнул, и Энкарнасьон обрадовано перекрестилась: между мужем и золовкой была давняя ссора, оба были как порох, и Мануэль никак не мог смириться с тем, что Асунсьон предпочла жить одна в Европе после смерти мужа. По его понятиям, она должна была попросить убежища у брата — женщина не имела права жить самостоятельно. И вот теперь он готов был написать ей письмо. Кто знает, может, свадьба Марии их всех примирит? То-то была бы радость!
Однако все делалось обстоятельно и не спеша. Помолвку назначили месяца через три — молодые люди должны были познакомиться получше.
Виктория, сочувственно взглянув на сестру, шепнула ей:
— Ничего! Не огорчайся. Ты еще успеешь отказаться.
Однако Мария не собиралась ни от чего отказываться. Она была преисполнена готовностью жертвовать собой, готовностью исполнить волю родителей. Работа в больнице утешала и поддерживала ее. Мария ходила туда каждый день и возвращалась примиренная с собой, молчаливая и просветленная.
Гонсало часто приезжал к ним. Поначалу по настоянию отца, а потом по собственной доброй воле. Он влюбился в эту ангельски-кроткую красавицу, которая каждым своим боязливым взглядом обещала любить его верно и преданно.
Гонсало рано остался без матери, которую помнил всегда болеющей и лежащей в постели. А отец? Он был занят делами. С сыном он не был суров, но не был и ласков. Гонсало вырос на руках у слуг, чувствовал себя одиноким и неприкаянным. Удовлетворение всех своих желаний и прихотей с детства служило ему утешением. Он был легко уязвим, в душе страдал, и считал, что окружающие должны заплатить ему за эти страдания. Люди занимали Гонсало в той степени, в какой доставляли ему удовольствия или доставляли неприятности. Доставляющих неприятности он сметал со своего пути, доставляющих удовольствия поощрял.
Маргарите он сам сообщил, что женится. И сразу дал понять, что не потерпит ни слез, ни тем более упреков. Она должна знать свое место и молчать как рыба. Она по-прежнему нужна ему, и он сам распорядится ее судьбой.
Маргарита любила Гонсало всерьез. Она была умна и прекрасно понимала, что если хочет сохранить Гонсало, то должна улыбаться. Поэтому она улыбнулась и осведомилась, на ком же он женится.
Гонсало не запирался.
— На сеньорите Марии Оласабль, — сказал он.
Санта-Мария была не так уж велика, и Маргарита слышала о семействе Оласабль, что это люди богатые, а обе сеньориты — хорошенькие.
Она хотела спросить и еще о чем-то, но взгляд Гонсало запретил ей дальнейшие расспросы, и Маргарите пришлось умолкнуть.
Став взрослым, Гонсало не приобрел друзей, он по-прежнему имел только слуг, которых покупал за деньги. Так же как покупал себе все: осуществление желаний, преданность, улыбки. И постепенно он поверил во всемогущество денег. И еще — в продажность людей.
По существу, Гонсало боялся и потому презирал людей: каждый мог ранить его самолюбие, уязвить гордость, задеть, нанести обиду. Поэтому, не дожидаясь выпада с их стороны, первым наносил удар.
Знакомствами со всевозможными негодяями и низкими людьми Гонсало будто мстил отцу за его респектабельность и бесстрастную неуязвимость. Он будто дожидался, когда же отец затопает на него ногами, закричит, бросит в лицо обидные слова. И тогда можно будет бросить и ему в лицо все обиды. И, накричавшись вдоволь, приникнуть потом друг к другу и почувствовать, что они — одна кровь, отец и сын, что они любят и нужны друг другу.
Но наблюдая странные выходки сына, дон Федерико все больше замыкался в холодной отчужденности. Ему было горько видеть те низменные страсти, которые бурлили в его сыне. Он винил в них южную кровь его матери. Английские предки не поняли бы этих страстей…
Дон Федерико надеялся, что женитьба образумит Гонсало. А в дальнейшем кроткая и разумная Мария, безусловно, благотворно повлияет на бурный характер сына, пробудит дремлющее в его душе благородство, присущее семейству Линчей, и дети их будут достойными продолжателями достойного рода.
Когда накануне помолвки Гонсало вошел в кабинет к отцу и предупредил, что хочет сказать ему что-то очень важное относительно Марии, дон Федерико мгновенно ответил:
— Я рассчитываю на твое благоразумие. И не допущу, чтобы ты расстроил помолвку с Марией Оласабль!
— Не волнуйся, отец, — очень серьезно проговорил Гонсало, — тебе не придется упрекать меня. Три месяца назад ты предложил мне просто выгодную сделку-женитьбу на богатой невесте со связями. Прошло время, и свершилось чудо. В моем сердце впервые заговорила любовь! Ты меня понимаешь, отец? На этот раз твоя воля совпадает с моей. Помолвка — самое радостное событие в моей жизни за последние несколько лет. Я женюсь, потому что люблю, глубоко люблю эту девушку…
Слова сына музыкой звучали в ушах отца. Он всегда верил в могучую силу любви. Силу, которая может возвысить человека и может уничтожить его. Может превратить его сердце в мягкий воск. Может сделать его волю железной. Всесильную любовь, но — увы! — не вечную…
Дом Оласаблей сиял огнями. Дон Мануэль окинул взглядом уютную, убранную цветами гостиную. Неудивительно, что он волновался — сегодня его старшая дочь Мария сделает первый шаг к самостоятельной жизни. Сегодня лучшие люди города придут поздравить их семью с радостным событием. А вот Асунсьон так и не собралась приехать. При мысли о сестре сердце Мануэля болезненно сжалось. Ему было больно, что сестра так демонстративно пренебрегает семьей.
