Но сначала он должен найти способ сбежать.
Джон Марш с упавшим сердцем рассматривал толпу оборванных исхудавших мужчин, выставленных на торги.
Он рассчитывал найти надежного трудолюбивого человека, на которого можно было бы положиться. Но на торгах не было ни одного иммигранта, приехавшего в колонии по собственной воле, лишь каторжники, некоторые были так худы, что не протянули бы и одного сезона на табачной плантации.
И все же вокруг новоприбывших, отмытых и накормленных по такому случаю, собралась толпа потенциальных покупателей. Рабочие руки на плантациях нужны всегда, а каторжники обойдутся дешевле рабов.
Прежде всего Джона интересовали глаза, а не мускулы каторжников. Конечно, физическая сила была очень важна, но Джон нуждался в человеке, которому мог бы доверить заботы о семье в свое отсутствие.
Он уже решил уйти. Не только потому, что все прибывшие были каторжниками, но и потому, что душа его восставала против рабства, а чем иным, как не дьявольски изощренной формой работорговли, был этот аукцион живого товара? Однако он понимал, что в этом году у него уже не хватит сил посадить табак самому. Джон явственно ощущал, как былая сила покидает его с каждым днем.
Поэтому, как он и сказал Фэнси накануне, у них не было выбора. К тому же он обращался бы с новым работником как с членом семьи. Работнику было бы намного лучше жить на его ферме, чем у кого-либо из фермеров в округе. Рассудив так, Джон выпрямился и пристальнее всмотрелся в группу мужчин, стоящую перед ним.
До начала торгов оставалось совсем немного. При взгляде на других покупателей Джон укрепился в своем решении привезти домой помощника. Все они были мелкими плантаторами или фермерами и не могли позволить себе иметь рабов. Но Джон знал, что и работников они загоняли до смерти. Джону было неприятно находиться среди них.
Он вновь окинул взглядом мужчин, стоявших на деревянном помосте. Их было около двадцати. Лучших уже продали в Балтиморе, и лишь жалкие остатки этой партии привезли в Честертон.
— Кто-нибудь из них умеет читать и писать? — спросил Джон человека, распоряжавшегося торгами. Он подумал, что Фэнси не будет возражать против покупки, если новый работник окажется грамотным.
Надсмотрщик пожал плечами и повернулся к каторжникам:
—Эй, кто из вас умеет читать? Один из двух каторжников, закованных в кандалы, поднял глаза. От Джона не укрылась искра, промелькнувшая в его взгляде. Но никто не произнес ни слова. Тогда другой подтолкнул того, что взглянул на Джона:
— Милорд умеет читать.
Джон приблизился. «Милорд» был так худ, что это, вероятно, отпугнуло от него в Балтиморе потенциальных покупателей. Хотя причиной тому могли быть и кандалы — никому не хотелось связываться с опасным преступником. В его холодных зеленых глазах отражалось лишь хмурое небо. Густые темные волосы были коротко подстрижены. Одежда «лорда» состояла из рубашки и брюк из грубого полотна.
Однако мешковатая одежда не могла скрыть гордой осанки и манеры держаться, исполненной внутреннего достоинства. На долю секунды Джону показалось, что он увидел в глазах каторжника что-то еще, кроме заученной пустоты. Он увидел в них разум.
— Как тебя зовут? — спросил он.
Мужчина исподлобья посмотрел на Джона, и в его взгляде сверкнула ненависть. Он молча отвернулся.
Один из надсмотрщиков хлестнул его кнутом. Каторжник согнулся от боли, но не проронил ни звука.
— А ну, отвечай господину, — угрожающе прошипел надсмотрщик. — Говори свое имя.
Мужчина выпрямился, но продолжал хранить молчание. Стражник снова отвел руку с кнутом для очередного удара, но Джон остановил его.
— За что он осужден?
— За измену Англии, — последовал ответ. — Это один из тех шотландцев, что восстали против короля, но потерпели поражение. — При этих словах на шее каторжника запульсировала жилка, но он ничего не сказал. — Его приговор — четырнадцать лет каторги, и он стоит всего сорок фунтов.
Джон отступил назад. Описание этого человека было далеко от образа учтивого образованного человека, которого он надеялся найти на торгах. И к тому же шотландец. Да он сбежит с фермы на следующий день, если Джон не будет неусыпно сторожить его.
Джон отвел взгляд от лица шотландца. Он видел, как напряглись желваки на его челюстях при одном упоминании о приговоре. Непокорность еще жила в его мятежной душе.
Переходя от одного мужчины к другому, Джон видел лишь пустые мутные глаза, унылые лица и тела, изнуренные голодом и бог знает какими болезнями. Его взгляд снова обратился к шотландцу. Мятежник был ужасающе исхудавшим, но в нем угадывалась недюжинная сила. На шотландца поглядывали еще два фермера, один из которых потребовал, чтобы он открыл рот. Но «лорд» в ответ лишь крепче стиснул челюсти.
Еще один удар кнутом строптивый шотландец встретил с упорным молчанием. Но проявление непокорности не отпугнуло покупателя, внимательно оглядывавшего гордеца. Джон знал его: это был Калеб Баерс, известный своей жестокостью.
Джон понимал, что готов совершить безрассудный поступок. Но ведь другие иммигранты были никуда не годны, а ему требовался работник. И решившись, Джон подошел к распорядителю, который уже торговался с Баерсом.
— Я заплачу за него тридцать фунтов, и ни монетой больше, — сказал Баерс.
— Тридцать пять, — заявил Джон.
Баерс смерил Джона угрожающим взглядом.
— Зачем тебе неприятности? Этого каторжника нужно усмирять.
— Я надеюсь, ему известно, что его ждет в случае побега? — поинтересовался Джон, хотя и понимал, что вряд ли боязнь наказания удержит шотландца.
Однако по какой-то неведомой причине — он предпочитал не задумываться о том, что побуждало его, — Джон не мог позволить Баерсу заполучить шотландца.
Он повернулся к продавцу:
— Я даю тридцать пять фунтов, — повторил он.
— Сорок, — настаивал продавец. — За каторжника, осужденного на семь лет, я прошу двадцать пять, а этот сослан на четырнадцать. Я сбавлю цену, только если мне придется везти его дальше, в глубинку.
Джон снова посмотрел на каторжника. Шотландец был выше его самого на несколько дюймов, а Джон считался высоким мужчиной. Их взгляды встретились, и Джон скорее почувствовал, нежели увидел вспышку гнева в зеленых глазах иноземца. Он кожей ощутил исходящие от него ненависть и непокорность. Разум подсказывал Джону, что стоит удержаться от покупки.
Однако он может стать его последней надеждой пережить приближающуюся зиму.
— Хорошо, я плачу сорок фунтов, — кивнул Джон, соглашаясь с распорядителем торгов.
При этих словах губы каторжника сжались в тонкую полоску. Распорядитель жестом попросил Джона подойти к столу, за которым сидел другой человек с кипой бумаг. Джон отсчитал ему сорок фунтов — на пять фунтов меньше, чем он получил за Смельчака, и забрал бумаги шотландца. Он не мог прочесть их, но был рад и тому, что сумел поставить свою подпись. Тем не менее Джон внимательно просмотрел бумаги, изображая понимание; он часто притворялся, что читает, чтобы не дать другим обмануть его.
