Когда Марийер принес экземпляр газеты в редакцию на улице Круа-де-Пти, на Елисейских полях, Тома побелел от гнева.
— Негодяи! — сказал он. — Как они посмели?
— Эта газета, должно быть, была специально основана для подобных гнусных статеек, — сказал Марийер. — Ведь это только второй номер. Готов поклясться, что Вандерфель — просто псевдоним, за которым скрывается кто-то другой.
— Чего они добиваются? — подавленно спросил Тома, огорченный грязной клеветой, брошенной в адрес Мари и Жюстины.
— Они хотят спровоцировать тебя на какую-нибудь глупость, чтобы потом разделаться с тобой в суде.
— Дай Бог мне только узнать, кто они, и я уничтожу их, — сказал Тома вне себя от гнева.
— Конечно, ты этого не сделаешь. Лучше затаись. Не суйся в ловушку, — посоветовал Марийер.
— Ты думаешь, я позволю им позорить моих друзей?
В ближайший день «Жюстисье» не вышла, но на следующее утро появилась, и с другой непристойной статьей о Тома. В ней Тома был представлен чудовищным ловеласом, который не только соблазнял чужих жен, но и жил за их счет.
Была состряпана гнусная история о краже, которую Тома якобы совершил в возрасте восемнадцати лет и за которую он был посажен в тюрьму.
На этот раз Тома было не удержать.
— Я раздавлю этого писаку, разделаюсь с ним навсегда, — поклялся он.
— Тома, подожди, послушай… — просил Марийер, но это был глас вопиющего в пустыне.
В тот день Тома ухитрился узнать адрес, по которому была напечатана газета, и решил туда идти. Марийер сопровождал его, и им обоим пришлось вступить в схватку с печатником и его работниками. Тома, забыв о сдержанности, пустил в ход свою огромную силу и чуть было не убил троих, пока не был ранен Марийер и Тома не увел его в ближайшее кафе. Тома заказал два стакана спиртного. Марийер, смертельно бледный, сидел с запрокинутой головой, тоненькая струйка крови текла из угла его рта.
Вскоре он немного оправился, но пить не захотел ничего. Тома смотрел на него, и страшное предчувствие все больше овладевало им. Однако он не осмелился высказать свои опасения.
— Я стал плевать кровью, когда тот, другой, ударил меня, — сказал наконец Марийер.
— Знаю. — Тома посмотрел на запачканный кровью носовой платок друга, и сердце его сжалось от боли. Наклонившись через стол, он обратился к другу: — Марийер, ты должен сразу пойти к врачу. Идем, мы возьмем кабриолет. Я знаю одного доктора, Бенуа, он живет поблизости от меня. Я хорошо его знаю, он умный человек и знает толк в таких вещах. Он позаботится о тебе.
Марийер смотрел куда-то вдаль.
— Боюсь, уже ничем не помочь, — сказал он.
— Прошу тебя, Антуан. Ты не имеешь права так относиться к себе. Нужно сделать что-нибудь…
— Да, конечно, — устало сказал Марийер. — Он пошлет меня в деревню дышать свежим воздухом, и я умру там от скуки, вдалеке от всех вас. Так дело не пойдет. Что, по-твоему, он сможет сделать для меня теперь? Думаю, ничего.
— Ты хочешь умереть? — сказал Тома волнуясь.
— Не знаю, — спокойно ответил Марийер. — Возможно, это было бы лучшим выходом. Я как-то не сумел постичь смысла существования на этом свете.
Тома не нашелся что ответить. Отчаяние Марийера, его покорность судьбе обезоруживали Тома. У него не было доводов, которые могли бы убедить Марийера в том, что жизнь стоит того, чтобы за нее бороться.
— Все равно пойдем. Если ты не хочешь сделать это для себя, сделай это для меня, для всех твоих друзей.
— Очень хорошо, — сказал Марийер. — Я попытаюсь полечиться. Пойдем к твоему доктору.
Они не смогли найти свободный кабриолет на площади Бурс, и им пришлось сесть на омнибус. Он высадил их на площади Дофин. Марийер всю дорогу стоял и дрожал от лихорадки и усталости. Тома был рядом и поддерживал его.
Оба молчали. Тома был слишком озабочен здоровьем своего друга, чтобы думать о последствиях сражения в типографии на улице Вивьен. Однако Марийера это беспокоило больше, чем собственное кровохаркание. Он знал, что драка обязательно вызовет неприятные последствия. Вне всякого сомнения, бесчестные статьи, подписанные Вандерфелем, были направлены единственно на то, чтобы спровоцировать Тома Бека на какое-либо насилие. Если это так, то они достигли цели. Недаром, вместо того чтобы обратиться в полицию, печатник просто позвал еще четырех хулиганов. Их задачей было получить максимальный ущерб. Они знали, чего хотели, и это событие могло принести только неприятности.
Доктор жил недалеко, на улице Гран-Огюстен. Это был солидный мужчина, около шестидесяти лет, с белой козлиной бородкой и мягкими близорукими глазами. Он провел Марийера в кабинет, в то время как Тома остался сидеть в приемной, чувствуя себя как медведь в клетке.
Исследование заняло немало времени, но наконец доктор Бенуа открыл дверь:
— Теперь можете войти, месье Бек.
Когда Тома вошел внутрь, Марийер спокойно застегивал жилет. Он улыбнулся, увидев друга.
— Присядьте, дорогой Бек, пока я запишу рекомендации. Вы также можете послушать то, что я должен сказать, потому что ваш друг не принимает это всерьез.
Тома сразу почувствовал, что под внешним спокойствием доктора скрывается тревога.
— Да, — согласился он. — Антуан все знает, но не понимает, насколько все серьезно.
— Я вижу. Тогда вы выслушайте все, что я могу сказать относительно его здоровья.
Марийер, улыбаясь, надевал куртку. Тома пытался скрыть свою тревогу.
— Ему нужен отдых, я имею в виду длительный отдых, — продолжал Бенуа. — И он знает это. Я ничего не скрыл от него. Много времени в постели, хорошее питание. Если бы он мог уехать…
— Исключается, — вставил Марийер.
— Тогда по крайней мере делайте то, что я вам сказал.
— Конечно, доктор.
— Никакого напряжения, никакой спешки, никакого алкоголя и много сна.
— Буду образцовым пациентом, уверяю вас, — сказал Марийер.
Он выглядел счастливым и неожиданно очень молодым. Тома почувствовал себя не в своей тарелке, будто разыгрывался какой-то спектакль. Он не мог представить Марийера лежащим в постели и принимающим лекарства. Марийер обманывал обоих, изображая покорность, главным для него было побыстрее уйти. Что касается доктора Бенуа, Тома мог поклясться в этом, он тоже обманывал их, не раскрывая до конца серьезности состояния больного: доктор не хотел слишком сильно волновать его.
Бенуа проводил их до двери, крепко пожал руку сначала Марийеру, потом Тома.
— Ты позаботишься о себе, да? — сказал Тома, когда они уже были на улице.
Марийер некоторое время шел молча, сосредоточенно размышляя о чем-то. Затем он повернул к Тома свое бледное красивое лицо с грустными серыми глазами.
