— Не опасайтесь за меня, сударь, иная опасность для меня желаннее спокойного существования. Лучше сразу испытать судьбу, чем ожидать ее капризов.
— Однако ваши рассуждения кажутся мне странными. Вам будто нечего терять…
— Да мне и впрямь терять нечего, — пожала плечами Любава. — Ни дома, ни денег…
— Все можно приобрести. Службой, к примеру…
— Там видно будет, — туманно заметила она. — Впрочем, с кем имею честь, сударь? По всему видно, что человек вы благородный, но это странное происшествие…
— Простите! — воскликнул молодой человек. — Я впрямь одичал тут. Только полгода не был в столице, а уже совсем забылся, веду себя на манер дикарей.
Молодые люди приостановили коней и обернулись друг к другу.
— Иван Павлович Боратынский, отставной поручик, — поклонился дворянин. — Следую из своего имения в Петербург по личным делам, а далее за границу.
— Александр Николаевич Багров, недоросль, — усмехнулась Любава. — Волею судеб из батюшкиного дома выгнан и пробираюсь в столицу в поисках Фортуны. А это слуга мой — Федор.
— Что же, Александр Николаевич… Благодарен вам за участие и за храбрость. Думаю, что с такими качествами вы бы лет этак десять назад далеко бы пошли. Нынче же имейте опасение.
— Отчего так?
— Да разве не слышали вы никогда, что при нынешнем правлении смелый да честный человек подвергается большой опасности… Бирон не любит таких.
— Слухи до нас доходят смутные и больше неверные. О жизни в столицах знаем понаслышке и все более об увеселениях да забавах, нежели о деле. Правда, и у нас говорят, что ныне жизнь тяжелая.
— Верно говорят, — подтвердил Боратынский. — Вы вот в службу вступать хотите, верно?
— Да, так.
— Есть ли у вас протекция?
— Нету.
— В таком случае многого не ждите. Ежели в полк вступите, то простым солдатом. Ну а по другой стезе… Трудно сказать… Не имея рекомендательных писем, в столице дело вы себе не найдете.
— Сколь мрачную картину вы нарисовали, Иван Павлович! Я чувствую, что впадаю в совершеннейшее уныние.
— Этого следовало ожидать, — пробормотал Федор. — Сидели бы себе дома, да это… — тут он замялся, — женились бы, вот!
— Помилуй, жениться! — изумленно перебил его Боратынский. — Да разве недорослей теперь женят? Сначала надо послужить, а уж потом…
— Женят, — упрямо возразил Федор. — Теперь всяких женят.
— А что, — начал Боратынский, — какова была причина вашего отъезда из дому?
— Папенька осерчал, — коротко ответила Любава. — Да велел убираться.
— Вот уж сразу и велел… — пробубнил Федор.
— Ну так после бы велел. Все одно! — весело кинула девушка. — Будущее темно и непонятно. Чего ждать — неведомо. Но жизнь наша в руках наших, верно?
— Верно! — в тон ей бросил Боратынский.
Кавалькада пришпорила коней и в один миг скрылась за горизонтом.
— А что вам делать в Петербурге? — спросил Боратынский.
Молодые люди устроились на траве, стреноженные лошади паслись неподалеку, а насупленный Федор был отправлен в ближайшую деревню за провиантом.
— Не знаю, — лениво ответила Любава. — Право, всю голову сломал…
Боратынский перевернулся на бок и, прищурившись, взглянул на нее:
— Не хотите ехать за границу?
— Для какой надобности? — спросила она.
— Там свобода, — уверенно ответил Иван. — Я долго жил там и твердо знаю это. Корю себя за то, что не вовремя вернулся, но теперь уже ничего не попишешь. Все мои неприятности оттого, — с внезапной яростью воскликнул Иван, — что не внял я голосу разума и прилетел сюда…
— Что же вы там делали — за границей? — поинтересовалась Любава.
— Учился… Батюшка отправил ума разума набираться. Но, пробыв в университете, я решил вдруг, что надобно домой возвращаться. А зачем?.. — помолчав недолго, Боратынский продолжил. — Тут никто меня не ждал. Но назвался груздем — полезай в кузов. Вступил в военную службу, нажил себе неприятностей… Вышел в отставку, тут батюшка заболел. Призвал меня к себе, да вовремя! Но и тут я не утерпел… И вот — нате вам. Еще до столицы не добрался, а уж чуть не попал в переделку.
— А что за неприятности? — спросила она.
— Ну, долго объяснять…
На самом деле, объяснять было вовсе не долго, а просто опасно. Служа в полку, Боратынский, как и многие русские, недоволен был положением, существовавшим на ту пору.
У власти уже много лет был могущественный временщик Бирон. Немец, ненавидел он все русское. Императрица Анна Иоанновна, дочь русского царя и русской боярыни, полностью подчинялась ему. Порядки в стране царили страшные, уныние было чуть ли не всеобщим. Куда ни кинь взгляд — всюду немцы. А при дворе — веселье, но веселье жуткое. Карлицы и карлы, шуты, приживалки, бабки-кликуши — любимое развлечение императрицы. Будто попал во времена оные, древние, когда такие развлечения были в ходу. А уж шутовская свадьба в Ледяном доме… Иван помнил, как тайком они переговаривались с приятелями о несчастном Голицыне, возведенном в шутовское достоинство императрицей, о его бедной жене-итальянке, сгинувшей, будто и не было ее. Да и тайком переговариваться было опасно. Как бы кто не донес…
А наследники! Принц Антон-Ульрих, бледное ничтожество, о нем иначе и не говорили у них в полку. Принцесса Анна Леопольдовна, совершеннейшая немка по виду, хотя императрице родная племянница. И Бирон, всюду только он. Все они подчинялись ему.
Иван потряс головой, чтобы развеять это наваждение.
— А вот вы ничего о себе не рассказываете, Александр Николаевич, — вдруг сказал он. — Но верно делаете! Кому нынче доверишься?..
— Да мне рассказывать нечего, — желая казаться безразличной произнесла Любава.
— Ладно! Не бойтесь, расспрашивать я не стану, — заверил ее Боратынский.
А рассказать, пожалуй, было что. Вот бы удивился Иван Боратынский, когда бы узнал, с кем едет он в Петербург! Он и не догадывался, что под личиною недоросля Багрова кроется девица. Слишком уж ловко сидел недоросль верхом, слишком хорошо фехтовал. Они даже как-то для развлечения решили сойтись на шпагах, так силы были равны! И мысли, и подозрения не закрадывались в голову Боратынского. Только одна странность случилась с ними в дороге. На их пути как-то встретился мужской монастырь, и Иван предложил проситься туда заночевать. Попутчик его решительно отказался от такого плана и заявил, что предпочитает ночевать на свободе, вне всяческих стен. Конечно, объяснение сие было резонно, ведь, случись что, бежать сподручнее было, находясь на воле. В монастыре же легко могли задержать. Хотя опасность им как будто никакая не грозила, монахи же, пожалуй, не участвуют в интригах, а переночевать в монастыре было бы не в пример удобнее… Однако возражение Александра было принято, и молодые люди расположились ночевать в каком-то сарае, в который забрались, не сообщая об этом хозяевам.
