Она не умела кокетничать (кардинал Виссарион такому не обучал, а природа не наградила таким умением), слишком часто говорила что думала, бывала резка. А еще Зоя… упитанна. Рядом со своими тоненькими, словно былинки, и хрупкими подругами и вовсе выглядела толстухой.
Два года назад папу Павла осенила счастливая, как ему показалось, мысль – о браке Зои с овдовевшим правителем далекой страшной Московии Иоанном. Мысль понтифику так понравилась, что он, даже не спросив согласия самой невесты, отправил в Москву с Иваном Фрязиным его племянника Антонио Джислярди с предложением руки Зои.
Ответ пришел положительный, но великий князь Московии просил портрет невесты, дабы убедиться, что у нее все на месте: глаза, нос, рот… Портрет нарисовали и отослали. Зоя страшно переживала, потому что художник хоть и старался изобразить ее в лучшем виде, но сделать этого не удалось. Правда важней, заявил он и отказался рисовать царевну в два раза тоньше и без бровей. А сама Зоя их категорически не желала сбривать (ее брови после выщипывания упрямо отрастали шире прежних!).
Иван Фрязин твердил, что в Москве не в чести худые и безбровые женщины, мол, Зоя, напротив, будет желанна именно такой, какова есть. К словам Джана Батисты делла Вольпе, которого в Москве именовали Иваном Фрязиным, следовало относиться с осторожностью, этот соврет – дорого не возьмет. Сам Фрязин старался выглядеть значительно, делал вид, что он правая рука государя Московского, поскольку отвечал за выпуск монет. Никто не знал, насколько важен Вольпе в Москве, но благодаря и его стараниям эта свадьба могла состояться.
Портрет увезли, и потянулись длинные недели ожидания, превратившиеся в месяцы. Мало того, умер папа Павел и на папский престол взошел Франческо делла Ровере под именем Сикста IV. Нового папу сначала мало волновала судьба византийской царевны, честно сказать, не волновала вовсе. У Зои появилась робкая надежда, что об этом сватовстве забудут и ей найдут другого мужа.
Но подсуетился кардинал Виссарион, у нового папы следовало зарабатывать авторитет, значит, сделать нечто для престола очень полезное. Чем же хорош брак византийской бесприданницы с московским правителем? Очень полезная штука. Прекрасный способ заставить великого князя Московии подписать унию и, главное, принять деятельное участие в крестовом походе против турок ради освобождения Гроба Господня. Несколько столетий русские князья ловко избегали сего, не ходили в походы и денег не давали. Пусть бы и сейчас не шли, но золото прислали. А еще меха, на Руси меха отменные.
Папа Сикст признал правоту мыслей кардинала Виссариона и снова отправил в Москву Антонио Джислярди с намеком к московиту, что пора, мол, и сватать царевну.
Саму Зою по-прежнему никто не спрашивал.
А ведь кто знает, что с ней сотворят в дикой стране, как жить заставят, не придется ли сырое мясо кушать или мыться то и дело?
Давно прошли времена римских терм, не одни римляне, вся Европа от воды отвыкла.
В Тибр из-за трупов и нечистот лучше не соваться, а немногочисленные колодцы не могли снабдить весь Рим чистой водой. Только самые богатые могли наполнять большие чаны водой, а потом сидеть в них до посинения. Но это в летнюю жару, а в холода, когда в каменных домах и без воды зуб на зуб не попадет, о мытье вообще забывали. Дрова слишком дороги, чтобы нагревать воду. Кроме того, всем известно, что с горячей водой через кожу внутрь человека проникает зараза! Благородные люди не моются, достаточно того, что рубахи меняют по несколько раз за день.
А московиты мылись! Да-да, ходили слухи, что эти московиты любят горячую воду, вернее, любят ее на себя лить и золой при том тереться. И это в жуткий холод, который стоит там круглый год!
Если бы только купание…
Когда побывавшие в далекой Москве рассказывали о странностях ее жителей, многие в Риме считали их слова выдумкой. Разве можно поверить, что дома даже простых московитов не стоят вплотную друг к дружке, словно это виллы? А драгоценными мехами лавки выстилают. Слепленные из снега комки (как их вообще можно в руки брать?) бросают друг в друга с удовольствием. Все потому, что большую часть года там так холодно, что пар изо рта идет, а зимой дома по крыши снегом заносит.
Рыбу предпочитают мясу, и она у простого люда каждый день, да не морская, а речная и озерная, что для Рима совсем уж немыслимо.
Большинство людей не туфли с длинными носами носят, а какую-то странную обувь, плетенную из коры березовых деревьев.
И моря там нет, вернее, есть, но далеко от Москвы и очень-очень холодное, даже называется Студеным.
Или (об этом тайно выведала служанка Зои Гликерия) что муж, вернувшись из поездки, к жене на ложе не взойдет, пока не вымоется весь. И после тоже моется…
А библиотек там нет, разве что в монастырях. Зоя опечалилась: значит, и грамотных людей тоже нет?
Антонио Джислярди, что Зоин портрет к Иоанну Базилевсу возил, только и твердил о несметных богатствах, но что с тех богатств, если вокруг дикость?
Пока шли простые разговоры, Зоя не очень боялась, почти не веря в угрозу оказаться среди дикарей, но теперь, когда послы уже в Риме, вдруг осознала неизбежность жизненной катастрофы. Как бы ни было тяжело при папском дворе, но вокруг все знакомое, уже родное. Унижения, которые она испытывала, казались уже не столь высокой платой за возможность пользоваться книгами, быть среди образованных людей, жить в образованном обществе, одеваться не в медвежьи шкуры и обуваться в котурны, а не в куски бересты.
И теперь все это отнимали, предлагая взамен непонятное будущее в непроходимых лесах и болотах. Как она будет разговаривать со своими родственниками, с подданными, даже с мужем? Джислярди говорил, что их язык самый трудный из всех, какие он слышал, мол, половины жизни не хватит, чтобы сотню слов выучить. Что она будет делать, не понимая ни слова и не умея выразить свои просьбы и желания?
Каждая девушка хочет замуж, Зоя тоже хотела. Замужество – это возможность жить настоящей жизнью, даже если муж небогат или незнатен. Но только не такое, какое предстояло ей!
И Зое вдруг стало страшно, по-настоящему страшно. Захотелось броситься в ноги папе Сиксту с мольбой отпустить в монастырь. Будь она менее сдержанной и практичной, так бы и поступила. Но жизнь уже научила Зою, что не стоит просить о том, чего все равно не получишь. Папа Сикст ни за что не позволит ей уйти в монастырь, если от ее замужества можно получить выгоду. Судьба самой девушки понтифика не интересовала вовсе, а вот выгода – очень.
С такими невеселыми мыслями Зоя спешила в кабинет к папе Сиксту.
Надежду, что этого замужества удастся избежать, следовало оставить. Если только московиты приехали ее сватать, то Зоя Палеолог, племянница последнего византийского императора Константина и наследница византийского престола (которого больше нет), станет супругой далекого дикого правителя страшной холодной Московии.
