Катриона внимательно стала изучать портрет дочери набоба.
– На портрете она выглядит счастливой и очень энергичной.
– Она оставалась энергичной до конца своих дней.
– Ты думаешь, она не раскаивалась, что вышла замуж за твоего деда? Такая очаровательная женщина… У нее очень выразительное лицо. Наверняка твоя бабушка отличалась пылким нравом, – молодая леди наморщила лоб. – Она мне кого-то напоминает…
– Разумеется, напоминает, глупышка, – почти с нежностью сказал Питер. – Упрямством и сообразительностью она очень похожа на тебя. Посмотри на эти непокорные черные волосы, оливковую кожу и миндалевидные глаза… Несмотря на то, что мой отец был блондином, как и я сам, мне всегда казалось, что во мне течет индийская кровь. Впрочем, в нашем семействе это все упорно отрицали.
– Так тебе нравится твоя бабушка, а вовсе не я! – дерзко заявила она.
– Думаю, это одно и то же, потому что вы очень похожи.
Катриона решила больше не подтрунивать над мужем.
– Но что она делала одна в Фитэйн-Парке?
– Она сумела сделать свою жизнь вполне сносной. Если хочешь, можешь почитать ее дневники. Они заперты в библиотеке.
Молодая женщина энергично закивала головой, а Питер сказал:
– А взамен я прошу разрешения прочесть твои стихи.
– Если хочешь, можешь почитать их сразу после обеда, – небрежно бросила она. – Я привезла тетради с собой. – Она еще раз внимательно посмотрела на дочь набоба. – Бедная девушка! Не очень-то приятно, когда тебя продают и покупают, как вещь.
Внезапно Катриона покраснела до корней волос, вспомнив день, когда она в доме у отца подслушала разговор своих родственников. Они бесстыдно перечисляли подарки лорда Питера, полученные за Катриону Сильвано. Возможно, покупать жен стало традицией в роду лорда Фитэйна.
Заметив на себе пристальный взгляд мужа, она резко отвернулась от портрета и побежала вон из галереи.
– Катриона?
– Да, милорд? – спросила она официальным тоном.
Питер вздохнул и пожал плечами.
– После обеда мы заключим сделку: тетради в обмен на дневники.
– Идет.
– Если ты согласишься для меня спеть, я с удовольствием буду аккомпанировать тебе на рояле.
– Хорошо.
Музицирующие супруги пребывали в счастливом неведении относительно того, что за дверьми зала собралась толпа слуг и с восхищением слушала их импровизированный вечерний концерт, продолжавшийся около часа. Наконец Катриона виновато посмотрела на Питера и приложила руку к горлу.
– Я, кажется, совсем охрипла. Больше петь не могу. Может быть, что-нибудь сыграете для меня, милорд? Я и не догадывалась, что вы такой талантливый музыкант.
– Мой талант, к сожалению, ограничивается концертмейстерской практикой, – ответил Питер, небрежно проведя пальцами по клавишам. – Я очень давно не занимался музыкой и не могу сыграть что-нибудь серьезное целиком. Не пойти ли нам в библиотеку, чтобы приступить ко второй части нашей программы?
Они вышли из зала так неожиданно, что слуги не успели разбежаться. Катриона не могла скрыть своего раздражения, а Питер лишь понимающе усмехнулся.
– Принесите чай в библиотеку, – дружелюбно улыбаясь, обратился он к слугам, и те моментально испарились.
– Никогда не смогу привыкнуть к толпе слуг, которые буквально ходят по пятам, – пробормотала молодая леди по-итальянски.
– Глупенькая, – прошептал в ответ Питер, – они собрались послушать музыку.
В библиотеке милорд удобно расположился в кресле и стал просматривать тетради со стихами жены. Когда Катриона увидела перед собой дюжину толстых дневников в кожаных переплетах, она тоже решила устроиться поудобнее и уселась за письменный стол.
– Боже мой! – воскликнула она. – Она вела дневник с детских лет. Какой красивый почерк! И чернила совсем не выцвели, – Катриона с улыбкой посмотрела на толстые тетради, которые ей предстояло прочесть. – Этого мне хватит на целую неделю!
Не дождавшись от мужа ответа, она нахмурилась и, не скрывая беспокойства, поинтересовалась:
– Что случилось? Мои стихи совсем никуда не годятся?
– Не понял… Ты спела мне свой поэтический опус по-английски, вот я и решил, что и все остальные стихи тоже написаны на этом языке.
– Нет, почему же, там есть стихи и на английском, но, конечно, больше на итальянском. Ведь думаю-то я по-итальянски.
– Мне следовало об этом догадаться, так как все пылкие чувства ты предпочитаешь выражать по-итальянски, – иронично улыбаясь, сказал Питер.
Катриона закрыла лицо дневником, чтобы он не заметил, как вспыхнули ее щеки.
– А что, это имеет значение? – смущенно пробормотала она.
– Для публикации в английском журнале это имеет очень большое значение.
Жена удивленно выглянула из-за дневника, которым прикрывала лицо.
– А кто говорит о публикации?
– Мне хотелось сделать тебе сюрприз. В Лондоне много юмористических журналов, таких как «Панч», «Фан», «Грэфик». Они охотно печатают веселые поэтические творения, однако, я боюсь, что при переводе твои произведения многое потеряют.
– Что ж, это – прекрасная мысль! Может быть, я потом напишу что-нибудь достойное и по-английски. – Она вновь углубилась в дневник. – Пожалуй, о ее жизни в Индии я прочту попозже, а сейчас мне ужасно хочется узнать, как приняла твою бабушку Англия.
Наступило молчание, прерываемое лишь шелестом страниц. Вскоре появился Томпкинс с подносом. Налив мужу чай, Катриона взяла свою чашку и вернулась за письменный стол.
– Боже мой! – воскликнула она через некоторое время, дожевывая бисквит. – Послушай-ка, что пишет твоя бабушка о знакомстве с твоим дедом:
«Моя встреча с лордом Фитэйном прошла вполне сносно. Бедный папа весь извелся, принимая графа у нас дома. Он готов был лопнуть от гордости и, по-моему, переусердствовал, заискивая перед ним. Впрочем, тот принял все, как должное, и был очень удивлен, обнаружив, что моя скромная персона вовсе не разделяет благоговейных чувств отца. Лорд Фитэйн очень хорош собой, но не слишком умен – было бы удивительно, если бы он сочетал в себе оба этих качества. Однако он приятен в общении и отличается изысканностью манер. Он сразу же сделал комплимент по поводу моей смуглой кожи. Это было очень мило с его стороны, тем более, что сам он, наверняка, предпочитает жеманных белокурых куколок с фарфоровой кожей».
Катриона в полном молчании прочла еще страниц десять, периодически испытывая острое желание поделиться с Питером своими мыслями. Сделав над собой усилие, она сдержалась и продолжала пожирать строку за строкой.
«Лорд Фитэйн сделал мне официальное предложение, и я решила его принять. Делаю это только для того, чтобы обрадовать отца. Насколько я понимаю, в жизни замужних женщин очень мало радости, поэтому мне представляется, что лучше быть несчастной графиней, чем несчастной простолюдинкой – по крайней мере, я смогу дать своим детям надлежащее положение в обществе, о чем так мечтает папа. Насчет себя я не обольщаюсь: высший свет меня вряд ли примет, даже если я стану графиней Фитэйн».
