– Доброе утро, мисс, – сказал он с явным деревенским выговором. – Оно и вправду на редкость доброе. Его светлость велели мне отдать вам это письмо, как проснетесь.
Он вручил Клеоне записку. Дрожащей рукой она приняла ее. Что случилось? Куда он отправился, если счел нужным написать? Она зачарованно глядела на записку и ругала себя за то, что долго спала.
– Его светлость сказали, мисс, – флегматично продолжал Джим, – чтоб вам подали завтрак и приготовили горячую ванну, когда проснетесь. Что желаете вначале?
– Ванну, пожалуйста, – рассеянно сказала Клеона.
Она не заметила, как ушел Джим, и даже не осознала, что несколько минут спустя он вернулся с жестяной ванной, установил ее в центре каюты и начал наполнять, таская горячую воду большими медными кувшинами.
Клеона не слышала и не видела ничего, кроме записки, которую держала в руках. Снова и снова она читала и перечитывала слова, написанные прямым, энергичным, четким почерком, как теперь она понимала, очень характерным для него.
«Любимая моя, умница моя, чудесная, замечательная Клеона! Я еду к мистеру Питту – он живет недалеко отсюда – и увожу с собой Нечто Чрезвычайно Ценное, то, что ты вручила мне вчера вечером. Как только придешь в себя и сможешь ехать дальше, незамедлительно отправляйся в Лондон. Я приказал подать тебе карету. То, что мы едем раздельно, даже к лучшему, не будет никаких пересудов. Я прибуду на Беркли-сквер следом за тобой.
Да благословит тебя Господь, душа души моей! С нетерпением жду нашей встречи».
Клеона читала записку со слезами на глазах. Раньше она и представить себе не могла, что кто-нибудь может написать ей такое или что любовь, вспыхнувшая в ней огнем, окажется взаимной. Затем, твердо сжав губы и чувствуя в душе отчаяние, она решительно стала готовиться к возвращению в Лондон.
Она выкупалась и вымыла голову, так что снова засияли рыжевато-золотистые волосы, а кожа стала свежей и чистой. Притом, что сердце ее сжималось от отчаяния, Клеона была голодна и поэтому съела завтрак. Джим, принесший ей яичницу с ветчиной, ухмыльнувшись, сказал:
– Ежели будет мало, так можно еще принести.
К счастью, ей не пришлось вновь облачаться во вчерашнее платье, превратившееся в лохмотья. Среди вещей, уложенных горничной для Парижа, оказалось платье, которое герцогиня сочла недостаточно нарядным. Поэтому его оставили на яхте. Шляпы к нему не было, но Клеону это не волновало. Она быстро оделась и вышла на палубу. В руке она несла плащ, в котором приехала из Парижа. Улыбнувшись, она вручила его капитану.
– Возможно, вы захотите сохранить этот плащ на память, – сказала она. – Он принадлежит Наполеону Бонапарту. Быть может, с годами, когда мы будем вспоминать долгую войну с Францией, он станет вызывать интерес.
– А по-моему, война еще не закончилась, – негромко отозвался капитан, принимая забрызганный грязью плащ.
– Вы считаете, что военные действия начнутся снова? – спросила Клеона.
– Уверен, мисс, – подтвердил капитан. – Пока мы ожидали в Кале его светлость и вас, я тут наслушался разговоров. Мне кажется, лягушатники не успокоятся, покуда не начнут вторжение в нашу страну. Что ж, пусть попробуют! До тех пор, пока у нас есть британский флот и адмирал Нельсон, мы им покажем! В конечном счете, победа будет за нами.
– Ваши слова вселяют в меня уверенность, капитан, – сказала Клеона. – Я встречалась с Наполеоном Бонапартом. По-моему, это безжалостный и самоуверенный человек, который не остановится, пока не завоюет весь мир.
– Нашу страну ему не завоевать никогда, – уверенно заявил капитан, – до тех пор, пока будет жив хоть один англичанин, способный стоять на ногах и сражаться пусть даже голыми руками.
– Я должна ехать в Лондон, – торопливо проговорила Клеона, сообразив, что затеянный ею из вежливости разговор может затянуться.
У причала ее ожидала карета герцогини и те же самые верховые, что сопровождали их во время путешествия в Дувр. С чувством облегчения Клеона заметила, что отдохнувшие лошади рвутся вперед.
Вскоре карета уже выехала из города и быстро помчалась по проезжей дороге. Было совершенно ясно, что, если в дороге обойдется без происшествий, в Лондоне они окажутся часов через пять.
Обнаружив, что лошадьми правит Джебб, она позаботилась о том, чтобы так и случилось, уговорив его на деле продемонстрировать резвость лошадей. К Линк-Хаусу они подкатили даже на десять минут раньше.
Клеона вышла из кареты и быстро спросила:
– Его светлость уже вернулся?
– Нет, мисс, – ответил мажордом. – Правду сказать, мы не ожидали, что вы и ее светлость вернетесь так скоро.
– Ее светлость задержалась в Париже, – сказала Клеона. – Она вернется примерно через день.
– А его светлость? – спросил мажордом.
– Он вот-вот должен приехать, – ответила Клеона. – Я хочу переодеться. Пришлите мне, пожалуйста, наверх поднос с холодными закусками.
– Да, мисс. Я немедленно позабочусь об этом, – отозвался мажордом.
Клеона взбежала вверх по лестнице. По дороге из Дувра она рушила переодеться в одно из платьев, в которых прибыла в Лондон. Однако уже беглый взгляд, брошенный на шкаф в спальне, сказал ей, что ее старомодные одеяния исчезли.
Она сняла платье, в котором ехала из Дувра. Оно было слишком неподходящим для нового путешествия. Пришлось надеть элегантный дорожный наряд бирюзового цвета вместе с плащом, подбитым перьями марабу и отделанным широкими бархатными лентами. Их качество явно говорило о том, что они из Франции.
Клеона быстро переоделась, ничего не объясняя помогавшим ей служанкам, потом подошла к маленькому бюро и написала записку. Ей пришлось бы мучиться над словами и комкать бумагу лист за листом, если бы не пять часов дороги, за которые она обдумала, что именно написать.
«Когда вы получите эту записку, меня здесь уже не будет. Пожалуйста, не пытайтесь меня отыскать. Я поступила очень дурно по отношению к вам и ее светлости, приехав в Лондон. Могу сказать лишь одно: я не та, за кого меня принимают. Со временем вы узнаете, что произошло с Леони Мандевилл, и, быть может, сумеете простить стыдящуюся и раскаивающуюся Клеону».
Она подписалась, встала, и тут ее поразила неожиданная мысль. Деньги! Ей понадобятся деньги! Ужасно, что придется еще раз обмануть тех, кто по отношению к ней проявлял одну лишь доброту. У нее не было при себе ни единого пенни.
Одну из служанок она послала к секретарю герцога.
– Передай мистеру Грейфрайару, что я еду за покупками, – сказала она, – и спроси, не может ли он одолжить мне пять гиней.
Пока одна служанка искала мистера Грейфрайара, другую Клеона отправила за книгой, которую якобы оставила в библиотеке. За время их отсутствия девушка вытащила из комода ночную сорочку, смену нижнего белья и свежую муслиновую шейную косынку-фишю для платья, добавила сюда туалетные принадлежности, щетку, гребень и несколько носовых платков, обшитых кружевом. Оставалось найти, во что положить все это, ибо просьба принести какой-нибудь саквояж несомненно вызвала бы подозрение. Внезапно она вспомнила, что перед самым отъездом в Париж мадам Бертен прислала ей новую шляпу. Распаковать коробку не было времени, и Клеона велела одной из служанок поставить ее на шкаф до своего возвращения. С облегчением она обнаружила, что шляпная коробка так и стоит там. Вытащив шляпу, она переложила ее на полку в шкафу.
