Она гнала лошадь еще несколько часов. Вдруг в нескольких шагах от нее раздался резкий окрик, и перед ней появился индеец с натянутым луком, готовый в любую секунду спустить тетиву. Онор натянула поводья, и передние копыта лошади взвились в воздух перед самым носом индейца. Она остановилась и громко спросила, стараясь, чтоб ее голос звучал повелительно:
— Кто ты? Какому племени принадлежишь? — он не ответил. Онор напрягла память и повторила свой вопрос на языке гуронов. Индеец невольно выразил жестом удивление.
— Ты пленница, бледнолицая скво, которая знает язык гуронов. Слезай с лошади, Большой Опоссум отведет тебя к вождю, — он продолжал держать лук наготове.
— Я и сама ищу одного из вождей гуронов, — ответила Онор. — Хорошо, что я тебя встретила, ты меня проводишь. — Она спрыгнула с кобылы. — Надеюсь, твой лагерь близко. Я до смерти устала и голодна.
— Ты моя пленница, скво, — повторил индеец, решив, что она не поняла его. Онор сердито фыркнула.
— Ерунда, говорю тебе! Впрочем, идем. Я хочу поскорее попасть к твоим вождям.
Индеец пропустил ее вперед, готовый к любой ее хитрости. Через полчаса они оказались посреди лагеря краснокожих. Несколько индианок с интересом уставились на нее. Онор огляделась, и мысленно вознесла Богу благодарность. Она знала этот лагерь. Она жила здесь. Вот вигвам, где она жила. Она словно попала домой.
— Мне нужен Красный Волк, то бишь, Свирепый Волк, если вы теперь зовете его так. Не трудись звать никого другого. Мне нужен только он.
Живее! — скомандовала Онор. Ее властный тон должен быть скрыть ее неуверенность, ее беспомощность, ее страх. Индеец оставил ее под присмотром женщин и проскользнул в один из вигвамов. Оттуда он вышел с седовласым старцем, который едва передвигал ноги. Старик долго смотрел на нее с каким-то печальным выражением понимания на лице, потом кивнул Опоссуму.
— Ты не ошибаешься, Большой Опоссум. Это она, женщина, что миновала Большую Воду, Тигровая Лилия. Дай ей то, что она просит, все равно она добьется своего.
Он едва заметно улыбнулся ей и исчез в своем вигваме, как суслик в норе. Она с неожиданной теплотой в душе прошептала:
— Мудрый Лось… — она с трудом припомнила лицо старейшины. Он сильно сдал за этот год, но все же она его узнала. — Я ищу Красного Волка, — ее повелительный тон сменился едва ли не мольбой.
Индеец заглянул в другую хижину. Он отсутствовал не больше минуты.
Сердце Онор отчаянно забилось. Опоссум появился вновь.
— Свирепый Волк не хочет говорить с Тигровой Лилией. Он приказывает отдать ей лошадь и отпустить домой. Уходи, женщина.
Онор топнула ногой от досады.
— Что значит «не хочет»?! Что за чушь! Никуда я не уеду, пока не увижу его!
Она оттолкнула индейца и бегом, пока ее не остановили, влетела в вигвам Волка. Там царил полумрак. Внезапно Онор показалось, что весь остальной мир исчез, и на этой грешной земле остались лишь двое — она и Волк. Она замерла, не в силах говорить, позабыв все, о чем хотела сказать ему. В углу на меховом одеяле около едва тлеющего костра сидел индейский воин в полной боевой раскраске. Он курил трубку, и Онор в первый момент едва не закашлялась. Его голова была увенчана током из больших перьев. Он даже не пошевелился. «Я чужая здесь,» — остро ощутила Онор. Ее теперешний облик был непривычен и нелеп здесь. Ее черная амазонка отлично бы смотрелась на верховой прогулке. Ее руки и плечи были обнажены, кружевные воланы не позволяли платью съехать. Она была затянута в тугой корсет, волосы уложены в пышную прическу, несколько потерявшую форму после долгой скачки, и на ней была шляпка, кокетливо украшенная лентой. Он молчал, и это молчание нервировало Онор. «Он не имеет права делать вид, что не замечает и не узнает меня. Он не должен, не может так со мной поступить!»
— подумала она, и злость вернула ей силу духа.
— Послушай… — начала она, но продолжить не смогла. Она так мечтала об этой минуте, ни разу не подумав, как это будет трудно.
— Уходи, — сурово сказал Волк. — Тебя не будут задерживать. Ты не пленница. Уходи.
— Значит, ты прогоняешь меня? — сдерживая вихрь эмоций, проговорила Онор.
— Тебе незачем было приезжать сюда, Тигровая Лилия. Все ясно и так.
Уходи, — бесцветный голос и ледяной взгляд, неужели она поверит ему?
— Уйти? Но ты же ничего не знаешь! Зачем же так? Зачем же ты вышвыриваешь меня вон? Я считала, что это недостаток белых — слушать только себя и свою гордыню! Значит, и вы, гуроны, таковы? И правда, зачем выслушивать кого-то еще! Ведь твое мнение — единственно правильное! И вообще, если прислушаться повнимательнее, то могут переубедить. Да?
Хотя она едва ли не кричала, Волк ответил негромко и сухо:
— Женщины моего племени никогда не повышают голос в присутствии мужчины, тем более не кричат.
— К черту женщин твоего племени! Я буду говорить так, как мне нравится. В данный момент меня интересует одно: ты будешь слушать меня или я с таким же успехом могу поговорить с деревьями в лесу?
— Уходи, Тигровая Лилия. Твое место среди белых людей.
Онор была просто потрясена. Никогда она не думала, что услышит такое от него.
— Ну и оставайся со своей глупой гордостью один в своем задымленном вигваме, Волк! Прощай!
Жаль, не было двери, которой она могла бы хлопнуть. Она отшвырнула в сторону кусок оленьей кожи, который прикрывал вход, и вышла, шатаясь, как пьяная. Позабыв, что она приехала на лошади, она побрела прочь, тупо прошла мимо столпившихся поглазеть на нее любопытных индианок и направилась в лес. Тропинка, которой ходили за водой, вывела ее к озеру.
Онор-Мари остановилась. Что теперь? Она была беспомощна, повержена.
Вернуться в форт? Никогда! Там мерзкий, отвратительный Монт. Куда же ей идти? Она смотрела на свое отражение, колеблющееся на зыбкой глади. Вода притягивала ее. Онор встряхнулась. Нет, никогда она не доставит им всем такого удовольствия. У нее хватит сил жить. Вот только нигде нет для нее места. Даже Волк не пожелал ее слушать. Куда же теперь? Она смотрела, как лягушка спрыгнула с берега в воду и поплыла. Нет, забвение
— не то, что она ищет. Она только-только осознала, что в жизни есть одна-единственная настоящая ценность — сама жизнь. Единственное, что имеет цену. Она села на землю и обхватила колени руками. Рассыпавшиеся волосы окутали ее плащом.
Ее все больше охватывало раздражение. Ведь Волк любит ее, здесь не может быть ошибки. Он ждал ее, знал, что она не может не вернуться, потому что он знал ее лучше, чем она сама. Что за упрямство заставило его так поступить? Ненависть ко всем белым, притеснявшим его народ? Только не Волк! Ревность? Возможно. Она вспомнила — она, улыбаясь, сошла по трапу под руку с красивым молодым мужем. Если он видел ее… Она улыбалась, да, веря, что скоро ее избавление, что она сбежит от Монта и уйдет к гуронам, и Волк возьмет ее к себе, в свой вигвам, и она будет с ним счастлива всем назло. Глупенькая мечтательница! Лучше б она плакала и вырывалась из рук Монта, тогда бы Волк обязательно защитил ее, тогда бы он не подумал, что она предала его. Растравив свои раны, Онор разрыдалась; ее боль больше не могла таиться в глубине ее сердца. Никогда в своей жизни она не плакала от жалости к себе. Слезы текли по ее лицу бесконечным потоком. Она уткнулась лицом в мягкие складки своего платья, лежавшие на коленях. Онор болезненно ощутила, что без Волка жизнь будет пуста и примитивна, и только мечта вернуться к нему поддерживала ее все это время. Как же ей жить без этой мечты? Она зарыдала еще отчаяннее. Две руки вдруг опустились на ее плечи.
