Я отпрянула. Франциск заметил это движение и стал на меня наступать, в его интонациях слышалась угроза.
— Совершенно голая, понимаете? — У него сорвался голос. — Голая.
Я все поняла. Низко поклонившись, я повернулась и зашагала обратно, стараясь изо всех сил не терять достоинства.
Мезальянс. Французы употребляют это слово, имея в виду неравный брак. Это слово было у всех на устах — у придворных, у слуг, хотя никто не осмеливался произнести его при мне.
Французы меня терпели, но никогда не любили. Я была для них необходимым злом — простолюдинкой, которая дала обещание, но не сдержала его. Не принесла золота обанкротившейся нации, не дала солдат, чтобы мечта Франциска завоевать Италию исполнилась. Так легко было отставить меня в сторону, ведь ребенка я еще не родила.
Мадам Гонди, моя усердная шпионка, открыла теперь правду: французы любили Флоренцию за ее искусство, за чудесные ткани, за литературу, но в то же время и ненавидели. Они считали нас людьми, готовыми воткнуть нож в спину, арестантами, унаследовавшими склонность к убийствам. Мы были опасны даже для собственных семей и друзей. Большинство придворных желали моего отъезда. До моего появления они клялись, что скорее сломают себе колени, чем станут приседать перед ребенком иностранных торговцев.
Но я страстно любила Генриха. Во Франции я вела жизнь, которая меня полностью устраивала, и другой жизни для себя не хотела, особенно когда Флоренция больше мне не принадлежала.
На следующее утро я показалась на мессе вместе с королем, потом разделила с ним завтрак, а днем, высоко подняв голову, пошла в королевскую конюшню.
Там уже были король Франциск, тоненькая элегантная герцогиня и пухленькая Мари де Канапль. Они мне улыбались, но лишь из вежливости. Я снова сделалась неудобной.
Вскоре кольцо Генриха с талисманом было готово. Я решила подарить его вечером, когда мы будем вдвоем в моей спальне. Генрих поднялся с постели и натянул трико. Я сидела на кровати, все еще нагая. Распущенные волосы спускались до талии.
Прежде чем он взялся за колокольчик, собираясь вызвать слугу, я сказала:
— У меня есть для тебя подарок.
Он слегка улыбнулся и с любопытством взглянул на меня. Я быстро прошла к шкафу, вынула бархатную коробочку и протянула мужу.
Его улыбка сделалась шире, лицо стало радостным.
— Как это мило!
Генрих открыл коробочку и вынул талисман, завернутый в алый бархат.
— Кольцо, — пробормотал он.
Лицо его выразило сдержанное удовольствие, но между бровями появилась легкая складка. Кольцо было очень простое — золотое, с маленьким ониксом. Такое украшение больше подходило торговцу, чем принцу.
— Красивое. Спасибо, Катрин.
— Ты должен постоянно его носить, — заявила я. — Даже когда спишь. Обещай мне.
— Это кольцо должно напоминать о твоей преданности? — уточнил он.
Я не стала кокетливо улыбаться, не стала его дразнить, как следовало бы, я просто молчала.
На его лицо легла тень.
— Это какая-то магия?
— В нем нет ничего плохого, — быстро заверила я. — Кольцо принесет лишь удачу.
Генрих поднес кольцо к лампе. В его глазах я заметила подозрение.
— Для чего оно?
— Это оберег, — пояснила я.
— А как оно было сделано?
— Я сделала его сама и могу поклясться: в нем нет никакого зла. Я воспользовалась силой звезды. Ты же знаешь, как я люблю изучать звездное небо.
Уголок его рта изогнулся в скептической усмешке.
— Катрин, ты не думаешь, что это суеверие?
— Уступи мне. Пожалуйста. Я просто пытаюсь тебя защитить.
— Я молод и здоров. Не хочу оскорблять твои чувства, но это глупость.
Генрих спрятал Крыло ворона в коробочку и поставил на стол.
— Ты мне снился, — наконец сообщила я. — Много раз являлся в ночных кошмарах. Возможно, их прислал мне Господь, чтобы я отвела от тебя угрозу. Возьми кольцо, Генрих, умоляю. Я долго над ним трудилась.
Он вздохнул.
— Хорошо. Я буду его носить только ради твоего успокоения. — Он надел кольцо на палец и поднес руку к лампе. — Полагаю, оно не причинит мне вреда.
— Спасибо, — поблагодарила я и поцеловала мужа.
Моя работа была сделана. И неважно, что меня ждет, главное — Генрих в безопасности.
Наступил новый год. Король все больше от меня отдалялся, а герцогиня и ее дамы шептались друг с другом в моем присутствии. Стоило мне войти в комнату, как все замолкали.
В октябре 1535 года умер миланский герцог, не оставив наследника. Город был открыт для разграбления. Даже без помощи Папы король Франциск не смог удержаться от искушения и послал в Милан свою новую армию.
В ответ император Карл захватил Прованс на юге Франции.
Король желал сам воевать против имперских захватчиков, но коннетабль Монморанси убедил его не делать этого, деликатно умолчав, что, когда король в прошлый раз повел за собой войско, его взяли в плен. К всеобщему облегчению, король назначил главнокомандующим опытного и осторожного Монморанси.
Но Франциску хотелось быть ближе к фронту. Летом 1536 года он и его старшие сыновья отправились в путешествие, и я тоже, вместе с несколькими придворными. Сначала мы оставались в Лионе, затем поехали в Турнон, далее в Баланс, что в Миди — так французы называют южные районы. Мы передвигались за фронтом, держась на безопасном от него расстоянии.
Дофин остался в Турноне — лечить легкую простуду. Излишняя предосторожность, на которой настоял король. Провожая нас, юный Франциск пошутил по этому поводу, и я смеялась, сидя в удалявшемся экипаже.
В Валансе мы с мадам Гонди катались верхом по сосновому и эвкалиптовому лесу, вдыхая запах лаванды, раздавленной копытами лошадей. Никогда еще я не ездила у берега Роны. Над нами носились тучи комаров. Солнце и река вступили в сговор и измучили нас страшным зноем. Мы остановились в поместье на мысу. Сверху открывался вид на долину и реку. По вечерам, когда жара немного спадала, я забиралась с вышиванием на подоконник в комнате, примыкавшей к апартаментам короля. Окно смотрело на реку.
Король подолгу беседовал в своем кабинете с советниками и, как ни странно, с Генрихом. Во всех других отношениях мой муж с отцом не общался, ели они отдельно, от аудиенций отказывались, даже мессу пропускали. Кардинал Лотарингский, один из советников, прерывал длинные совещания, чтобы отпустить королю грехи и причастить его.
Так продолжалось в течение недели, пока как-то утром я не проснулась в своей кровати от разрывающего сердце крика. Набросив на себя пеньюар, я помчалась вниз.
