— Мне не нравятся тамошние люди. Кошачьи Глазки, — все, кроме старой леди, — добавил он. — Я никак не могу понять, почему Маргарет Роули работает на этом ранчо. Если бы я знал в Этих местах кого-то еще, я бы не привез тебя сюда. Но только на нее я могу спокойно оставить тебя.
— Ты волнуешься из-за меня? Ну, это уж слишком! Твоя работа выполнена. Ты больше никогда меня не увидишь. О чем тебе волноваться?
Он повернул ее к себе:
— Не надо так со мной, женщина.
— С тобой? — крикнула она. — А со мной? Ты хоть подумал о том, что я чувствую? Он встряхнул ее за плечи:
— Чего ты от меня хочешь?
— Я…я…
Нет, она не скажет этого. Умолять она не будет. Пусть это расставание убьет ее, но она не попросит его остаться. И не скажет ему о своей любви. Если он способен так просто, бросить ее, значит, ему плевать на ее чувства.
Она оттолкнула его.
— Я ничего не хочу от тебя. И хватит обращаться со мной как с ребенком! Мне нужно было только одно — чтобы ты довез меня сюда, а уж устроюсь я как-нибудь сама. Господи, я не так беспомощна, как ты думаешь! И мне не нравится, когда меня передают с рук на руки незнакомым людям, и…
— Ты все сказала? — спросил он.
— Нет. Осталось еще отдать тебе долг, — сухо сказала Кортни. — Пойду принесу деньги.
Она попыталась пройти мимо него, но он поймал ее за руку:
— Мне не нужны твои чертовы деньги!
— Не говори глупости! Ты же из-за них согласился…
— Деньги здесь ни при чем. Я уже говорил тебе раньше, чтобы ты не пыталась меня разгадать, Кошачьи Глазки. Ты меня совсем не знаешь. И совсем ничего не знаешь сбоине, верно?
Нет, эти слова уже не пугали Кортни.
— Я догадалась, что ты не такой плохой, каким пытаешься казаться.
— Нет? — Его пальцы крепче сжали ее руку. — Может, рассказать тебе, зачем я еду в Сан-Антонио?
— Лучше не надо, — с опаской ответила она.
— Я еду туда, чтобы убить человека, — холодно и мрачно сообщил он. — И уж конечно, это убийство не имеет никакого отношения к закону. Я сам судил его, счел его виновным и приговорил к смерти. Есть только одна загвоздка: он арестован и скоро его повесят.
— Что же тебе не нравится?
— Он должен умереть от моей руки.
— Но если его арестовали… не станешь же ты сражаться с властями? — спросила она, задыхаясь.
Чандос кивнул:
— Я еще не придумал, как освободить его. Но мне необходимо попасть туда, пока его не повесили.
— Понимаю, Чандос, у тебя есть на это причины, но…
— Нет, черт возьми! — Он не хотел, чтобы она понимала его. Он должен настроить ее против себя, чтобы у него не возникло желания вернуться. — Что сделать, чтобы открыть тебе глаза? Я не тот, за кого ты меня принимаешь!
— Зачем ты так, Чандос? — вскричала Кортни. — Разве мало того, что ты уходишь и я никогда больше не увижу тебя? Так ты еще хочешь, чтобы я тебя возненавидела?
— Ты уже ненавидишь меня, — мрачно заметил он. — Ты просто еще не осознала этого.
Холодок пробежал по спине Кортни, когда он вынул нож из ножей на ремне.
— Ты хочешь убить меня? — спросила она, не веря своим глазам.
— Я не смог сделать этого четыре года назад, Кошачьи Глазки. Так почему ты думаешь, что смогу теперь?
— Что? О чем ты? Четыре года назад? Она не сводила глаз с ножа. Он провел лезвием по указательному пальцу правой руки.
— Что ты делаешь? — прошептала она.
— Если я буду думать, что ты все еще хочешь меня, наша связь никогда не порвется. Но ее надо порвать.
— Какая связь? — Голос ее сорвался от страха.
— Та, которая возникла между нами четыре года назад.
— Не понимаю… — Теперь лезвие прошлось по указательному пальцу его левой руки. — Чандос!
Он бросил нож и поднял руки к лицу. Указательные пальцы сошлись в центре лба и двинулись к вискам, оставляя кроваво-алые следы над самыми бровями. Пальцы сомкнулись на переносице и спустились по щекам, встретившись вновь на подбородке и прочертив еще несколько кровавых линий.
Какое-то мгновение Кортни не видела ничего, кроме этих красных линий, деливших лицо Чандоса на четыре части. Но вскоре на бронзовой коже засверкали его бледно-голубые глаза.
— Ты! Это был ты! О Боже!
В голове у Кортни помутилось, старый страх захлестнул ее, и она пустилась бежать под гору, не разбирая дороги. Он настиг ее, и, столкнувшись, они упали. Чандос обхватил ее руками, оберегая от удара. Так, обнявшись, они покатились вниз до самого подножия холма.
Когда они остановились, Кортни попыталась встать, но он прижал ее к земле своим телом.
Страх перенес ее в прошлое, в тот кошмарный день на ферме Элроя Брауэра.
— Зачем ты мне показал? Зачем? — в ужасе закричала она. — О Господи, сотри эту кровь! Это не ты!
— Это я, — безжалостно сказал он. — Я такой и всегда был таким.
— Нет! — Она яростно замотала головой. — Нет, нет!
— Посмотри на меня!
— Нет! Ты забрал моего отца. Ты забрал моего отца!
— Ну вот этого я как раз и не делал. Успокойся же, черт возьми! — Он поймал ее руки, колотившие его, и прижал их к земле. — Мы забрали с собой только фермера. Остальных мы оставили умирать.
— Фермера… — Кортни застонала, вспоминая подробности. — Я знаю, что с ним сделали индейцы. Матти как-то подслушала, что об этом говорили люди, и рассказала мне. Как ты мог в атом участвовать? Как ты позволил им так его изуродовать?
— Позволил им? — Чандос покачал головой. — О нет, ты ошибаешься. Фермер был мой. Он умер от моей руки.
— Нет! — в ужасе воскликнула Кортни. Чандос мог бы объяснить ей причину, но решил не делать этого. Он перестал удерживать ее, и Кортни наконец вырвалась и убежала. Чандос следил, как она мчится к ранчо «Бар М». Потом он медленно поднялся с земли.
Он сделал то, что хотел, — убил ее чувство к себе. Теперь ему никогда не узнать, устроит ли Кортни та жизнь, которую он мог бы ей предложить. Он избавил ее от себя. Если бы и ему было так же легко избавиться от нее!
Чандос стер кровь с лица и пошел в гору. При его появлении лошади заволновались. Может, их встревожило появление ковбоя, но Чандос, поглощенный бурным прощанием с Кортни, не слышал, как он подошел. Мысли его витали так далеко, что лишь за три шага до костра он заметил мужчину, сидевшего на корточках перед огнем. Чандос думал, что уже никогда не встретится с этим человеком.
— Спокойно, Кейн! — сказал мужчина, увидев угрожающую позу Чандоса. — Ты ведь не станешь убивать человека только за то, что он подсел к твоему огню? Я не мог пройти мимо, сам понимаешь.
— А должен был. Зуб Пилы, — сурово возразил Чандос.
— Но не прошел. Не забывай, кто научил тебя стрелять из этого револьвера.
— Не забываю, но с тех пор я хорошо набил руку. Пожилой мужчина усмехнулся, сверкнув в темноте ровными зубами, за которые и получил свое прозвище. Он рассказывал, что когда-то у него были такие кривые зубы, что мешали ему есть. Тогда он взял пилу и подровнял их.
