Лицо ее осветилось выражением радости и надежды.
В эту минуту в смежной комнате раздался выстрел, а потом послышалось падение тяжелого тела.
С криком ужаса Ольга бросилась к двери, но она была заперта. Тогда она вместе с Ричардом пробежала в уборную и оттуда проникла в спальню. На ковре около шифоньерки лежал Иван Федорович, держа в еще судорожно сжатой руке пистолет.
Ольга, как безумная, бросилась к нему и, заливаясь слезами, покрыла его поцелуями, но Ричард отвел ее от раненого.
— Дайте мне осмотреть рану и позовите людей, — сказал он.
Но прислуга уже сбежалась, привлеченная звуком выстрела.
Ивана Федоровича переели на кровать. Один из лакеев, бледный и расстроенный, помчался за доктором.
Ричард Федорович расстегнул жилет и убедился, что сердце еще бьется, хотя и очень слабо.
На груди виднелась ранка, откуда струилась кровь. Ричард Федорович смочил холодной водой свой носовой платок, наложил его на рану и забинтовал полотенцем.
Покончив с перевязкой, он вспомнил про Ольгу. Он нашел ее в глубоком обмороке в углу комнаты, перенес в гостиную и положил на диван, но не пытался привести в чувство; пробуждение к ужасной истине и так свершится слишком скоро.
Полчаса спустя прибыл хирург. Осмотрев и прозондировав рану, он сказал, покачивая головой:
— Пуля была хорошо направлена, она неминуемо бы поразила сердце, если бы почти чудом не уклонилась в сторону, может быть, встретив на своем пути кольцо от часов. Тем не менее, внутреннее повреждение так серьезно, что я не могу отвечать за жизнь раненого. В настоящую минуту необходимо немедленно же извлечь пулю и вызвать сестру милосердия.
Во время операции Иван Федорович пришел в себя. Стоны его доказывали, как он страдает. Когда была окончена перевязка, он окончательно пришел в сознание, и первым его движением было сорвать повязку.
— Что ты делаешь? Неужели ты хочешь прибавить еще новый грех, вместо того, чтобы преклониться пред Господом и вымаливать прощение? — прошептал Ричард Федорович, удерживая его руку.
— Я должен умереть! Я не хочу, не могу жить! — пробормотал Иван Федорович едва слышным голосом.
Потом он от слабости закрыл глаза.
В ожидании сестры милосердия Ричард Федорович вполголоса беседовал с хирургом, когда неожиданно на пороге комнаты появилась бледная и расстроенная Ольга. Быстрая и легкая, как тень, она скользнула к кровати и прижалась губами к неподвижной руке больного. Потом, склонившись над ним, она пробормотала дрожащим голосом:
— Жан!
Раненый вздрогнул и заволновался на кровати, а на бледном лице его появилось выражение непередаваемого отчаяния и ужаса.
Хирург тотчас же подошел, отвел Ольгу и шепнул на ухо Ричарду Федоровичу:
— Ради Бога! Удалите отсюда эту молодую даму. Ее присутствие вредно действует на больного и вызывает в нем опасное волнение. Она не должна входить сюда.
Когда Ричард Федорович с Ольгой очутились одни в гостиной, последняя вскричала, прижимая обе руки к трепещущей груди:
— Великий Боже! Что все это значит? Жан не любит меня больше. С тех пор, как он узнал, что я ваша дочь, я стала внушать ему ужас! Вы жестоки, отец, если умалчиваете о том, что я имею право знать.
Слезы помешали ей говорить.
— Бедное дитя мое! Я поеду за твоей матерью. Она скажет тебе всю правду. А пока молись, чтобы Господь поддержал тебя, — ответил Ричард Федорович, ласково проводя рукой по ее склоненной головке.
Затем он наскоро простился с хирургом, боясь опоздать на поезд.
Никогда еще Ричард Федорович не приближался к своему дому с таким тяжелым сердцем. Какой ужасный удар должен он нанести своей жене, а между тем он не мог молчать и должен был торопиться.
Ксения Александровна ждала его с нетерпением и сильно беспокоилась. Уехав в девять часов утра, муж ее обещал вернуться домой в два часа, но вот уже восемь часов вечера, а его все нет.
Наконец, в девять часов вечера он приехал, но был так бледен и, видимо, так расстроен, что молодая женщина испугалась.
Не отвечая на расспросы и отказавшись от предложенного чая, Ричард Федорович увлек жену в кабинет, причем запер за собой дверь на ключ.
— Боже мой! Какое несчастье случилось? Не даром меня целый день мучило предчувствие! Ради Бога, говори скорее! — вскричала Ксения, охваченная нервной дрожью.
— Твое предчувствие не обмануло тебя, моя бедная жена: я приношу печальную весть. Но прежде, чем я скажу ее тебе, я прошу тебя запастись всем твоим мужеством и помнить, что есть три существа, для которых ты — самое драгоценное сокровище на свете.
Ксения Александровна провела рукой по влажному лбу, а потом энергично выпрямилась.
— И ты, и наши дети живы и здоровы, следовательно, ты можешь говорить без всякой боязни. Какое бы несчастье не поразило меня, я буду сильна.
— У тебя есть еще ребенок, и дело идет о нем.
— Ольга! Ты нашел Ольгу, и она умерла! — вскричала Ксения Александровна, вскакивая с дивана.
— Нет, она жива, но, может быть, было бы лучше, если бы она умерла.
— Понимаю: презренная воровка развратила ее, и ты нашел ее с любовником. Но, Боже мой, где же?
— В Петербурге. Она актриса.
— Это ничего не значит! Мы вырвем ее из этой среды, и, под влиянием нашей любви, она снова возродится для добродетели и счастья. Но едем же скорее к ней!
— Я и явился, чтобы везти тебя к Ольге. Но, дорогая моя, самого ужасного ты еще не знаешь. Умоляю тебя, будь тверда. Ольга носит имя Виолеты Верни, и ее любовник… Иван!
Ксения Александровна, точно сраженная пулей, упала на диван и обеими руками схватилась за голову. Но из ее сжатого горла не вырвалось ни единого крика. Ей казалось, что череп ее разлетается на части.
Но вдруг она выпрямилась, оттолкнула флакон с солями, который муж хотел дать ей понюхать, и, вне себя от гнева и презрения, вскричала:
— О, презренный! Только этой жертвы не хватало ему!
— Сжалься над ним! Он не знал, какое преступление совершает, и сам безжалостно осудил себя. Узнав, кто такая Виолета, он выстрелил себе в грудь, и, по всей вероятности, не выживет. Человеческому отмщению он уплатил свой долг; остальное в руках Высшего Судьи!..
В кратких словах Ричард Федорович рассказал все случившееся и выразил желание, чтобы Ксения Александровна сейчас же ехала в этот дом несчастья, чтобы открыть Ольге истину и увезти ее оттуда. Сам же он не в силах говорить с ней. Поэтому надо торопиться ехать.
Молодая женщина объявила, что она будет готова через полчаса, так как возьмет с собой детей. Ни за что на свете она не согласится оставить их одних в Царском Селе, а перевезет их в городской дом.
