— Мой Мурат необычный человек. И ему нужна необычная девушка.
— Белквис и Азиза красивые девушки, — запротестовала Сафи.
— Да, но это девушки, которых всегда можно найти на рынках. Славянские девушки из походов султана — я могу купить двух или, может быть, трех, если хорошо поторговаться, за те деньги, которые я заплатила за тебя. «Нет, нет, — сказала я себе. — Моему сыну нужно что-то очень необычное».
Поэтому я ждала своего времени, притворившись, что я поняла его предупреждение: «Никаких твоих девушек, мама». Но все равно я приказала своему главному евнуху, Кизлару Аге, внимательно следить за рынком рабов. Он нашел и привез ко мне много, очень много девушек. Но ни одна из них не подходила. Потом, ранней весной прошлого года — в то время, когда нам надо было покидать Стамбул и ехать в Кутахию, — он привел тебя. «Вот это, — сказала я себе, — это как раз девушка для моего сына».
Руки Нур Бану обхватили талию Сафи с восхищением и удовлетворением амбициозного обладания. Сафи пробормотала что-то в ответ о том, как недостойна она такой милости.
— Но, моя дорогая, ты достойна! Разве ты никогда не смотрела на себя в зеркало? Как хороши твои волосы, это самое необычное и замечательное в тебе. Ты завоюешь его своими волосами. И твое лицо — в нем есть что-то особенное, помимо красивых глаз и губ. Я почувствовала это сразу, как увидела тебя. «Такая девушка, — сказала я себе, — никогда не должна принадлежать Сулейману». И ты, должно быть, догадываешься, что если бы я не увидела тебя первой и не заплатила за тебя больше, ты сейчас скорее всего была бы в гареме Сулеймана в Стамбуле. Но ты была намного важнее для меня и для моего сына, и, ты видишь, я предложила за тебя гораздо больше денег. Поверь, что и для тебя такой исход был лучше уготованного тебе.
Ты думаешь, тебе бы понравилось быть рабыней Сулеймана? Подумай еще, моя дорогая. Он старый человек и уже не может иметь детей. Если он и берет девушек, так это только для того, чтобы согревать свою постель, как делал и старый царь Давид. Если бы ты хоть раз спала с ним — я говорю «если», потому что много шансов, что ты бы и не делила с ним ложе в этой толпе рабынь — у тебя все равно не было бы ребенка. И затем, через три или четыре года (хотя, может быть, и дольше, Аллах может продлить это и на столетие), когда Сулейман умрет — что будет тогда? Конец, и больше ничего. Потому что если ты раньше принадлежала султану, то не сможешь больше принадлежать никому другому. Тебя переведут в холодный, темный гарем в Едирне, и ты будешь гнить там, пока милосердный Аллах не принесет тебе смерть. Ни детей, ни красивой одежды, ни драгоценностей, ничего. Это не жизнь для тебя. Я знала это, как только увидела тебя. «Если Кто-то и сможет сделать султана из моего сына, — сказала я, — то только эта девушка».
Теперь, моя дорогая, ты понимаешь меня? Через три дня мы будем праздновать Ид ал-Адху, праздник в честь паломников из святого города Мекки. Мой сын согласился поделить жертвоприношения со мной, выполнить эту мирскую обязанность. И в этот святой день я хочу преподнести ему тебя. Скажи мне, что ты думаешь об этом? Ты сможешь сделать то, о чем я прошу тебя?
— Да! — ответила Сафи с твердой уверенностью, совершенно забыв, что, говоря о будущих событиях, надо сказать «если Аллах пожелает этого».
Произнеся свое последнее слово, она плотно сомкнула губы. Так обычно делают новобранцы, которым приказывают идти в опасный и ответственный бой. Она знала, что если ей будет сопутствовать успех, ей обеспечена слава. Но если ее постигнет неудача, только смерть может избавить ее от позора. Она подумала об Азизе и Белквис, девушках, которых больше никогда не позовут к их господину Селиму хотя они были обликом прекрасны. Однажды получив отказ от Мурата, в их жизни никогда больше не появится лучик надежды на устроенное будущее.
Две женщины продолжали прогулку по саду, держась за руки, разговаривая и строя планы, пока тени не стали длинными и не настала пора вернуться.
Перед тем как вернуться в дом и присоединиться к остальным девушкам, Сафи спросила:
— Госпожа, есть одна вещь, о которой я должна спросить вас, прежде чем я пойду к вашему сыну.
— Да, моя дорогая, что ты хотела узнать? Ты знаешь, я могу дать тебе все, что тебе понадобится: одежду, драгоценности…
— Нет, меня интересует другое. У вас же есть средства, благодаря которым я могла бы не забеременеть, не правда ли?
— Да, я знаю несколько секретов. Но…
— Пожалуйста, госпожа, откройте мне их, прежде чем я пойду к вашему сыну.
— Что? Что это за разговоры? — воскликнула Нур Бану, убирая в гневе свою руку с талии Сафи. — Ты что, такая же извращенная, как и он, что не желаешь иметь детей? Что же ты за женщина, что так мало заботишься о своем будущем и отвергаешь такой шанс родить сына?
— Госпожа, простите меня, — сказала Сафи. — Я бы очень хотела иметь сына и подарить вам внука, если Аллах будет милостив, я могу только молиться о том. Но ведь первое, что нам надо сделать, это избавить Мурата от опиумной зависимости. Кто может сказать, сколько времени это займет? Я уверена, что не могу доверять ни Аллаху, ни чарам, которые он может дать мне в течение месяца или двух, прежде чем я забеременею, что я одержу победу. Потом, если я стану толстой и некрасивой, у меня не будет никакой надежды избавить вашего сына от зависимости, и мы можем потерять его. До вашего ухода, моя госпожа, дайте мне какие-нибудь средства, которые я смогла бы использовать до моей победы.
Нур Бану недоверчиво покачала головой. Она была женщиной, которая редко благодарила за хорошие идеи, если они не были ее собственными. Но Сафи знала, что женщина все же оценит всю мудрость этого плана, и тогда она получит то, что ей надо.
* * *
Когда они расстались у выхода из сада, старшая женщина стояла и наблюдала, как молодая девушка уходит, высокая, грациозная. Казалось, что она не идет, а танцует.
«Да, — поздравила она себя. — Я сделала правильный выбор. Очень правильный».
Но внутренний голос продолжил: «Возможно, слишком правильный?»
Сафи проснулась поздно утром. Гарем лег спать поздно, и она смогла насладиться приятным сном, но даже во сне она помнила, что наступает знаменательный день. Сегодняшний вечер ознаменует великий праздник, Ид ал-Адху.
«Для меня он будет вторым рождением», — прошептала она себе. Она пошевелилась и обнаружила, что вся покрыта лепестками роз. Она вспомнила, какой ароматно-приятной прохладой они одарили обнаженное тело, когда ее в первый раз укрыли ими. С вечера лепестки были свежими и сочными, но тепло ее тела иссушило их, и теперь при каждом движении их дурманящий аромат впитывался в ее кожу.
