Екатерина, остро ощущая собственную беспомощность посреди этой запутанной интриги, начала писать письма к брату. Я узнала об этом многие годы спустя, хотя несколько раз видела, как принцесса прячет сложенные бумаги в тайник дорожного алтаря и запирает его серебряным ключиком, который всегда висел у нее на шее, скрытый под сорочкой. Все придворные курьеры служили Бургундскому, а за фрейлинами и слугами принцессы внимательно следили, поэтому у Катрин не было возможности отправлять письма преступнику, изменнику и бастарду, каковым объявил ее брата новый регентский совет.
От королевской принцессы Екатерины Валуа, дочери Франции,
дорогому и горячо любимому брату Карлу,
дофину Вьеннскому
Я решила записывать все, что мне известно о событиях, последовавших за вашим отъездом из дворца Сен-Поль, чтобы, когда вы по праву обретете свое наследство, каковым является престол и корона Франции, в полной мере смогли оценить преступления и зверства, совершенные Иоанном, герцогом Бургундским, а также его соратниками и сообщниками по отношению к королю, королевскому двору и народу Парижа.
Среди них – казнь через повешение главных министров короля, в том числе коннетабля д’Арманьяка, главного распорядителя двора и других высокопоставленных сановников, служивших королевской семье.
Наша мать, королева, подписала указ об объявлении вас незаконнорожденным и лишении вас дофинства, хотя подобное позорное заявление делает ее саму изменницей и прелюбодейкой. Нам было сказано, что королева полностью поддерживает власть дьявола-герцога ввиду того, что вы не пришли к ней на помощь, когда ее заключили в Турскую крепость по обвинению в измене. Ужасно видеть, как рушатся кровные узы, и я надеюсь и молю Всевышнего, что подобное никогда не произойдет между нами.
Мне стало известно, что ваши советники предложили Генриху Английскому скрепить мирный договор брачными узами между мною и им. Я охотно соглашусь с условиями такой договоренности, если она одновременно послужит и удалению герцога Бургундского от короля, и восстановлению вас в законном положении дофина и регента Франции.
Я благодарю Бога, что Марии позволили поехать к вам, но знайте, что она безмерно страдала в руках герцога. Между тем для меня унижение продолжается. Герцог не имеет никакого почтения к христианской морали и, должна признаться, постоянно изводит меня непристойными намеками.
Неизвестно, когда мне удастся – и удастся ли вообще – отправить это и последующие письма, но пусть они станут хроникой ужасных обстоятельств, ныне окружающих нас.
Ваша любящая сестра,
ЕкатеринаПисано в Париже, во дворце Сен-Поль,
в понедельник,
двадцать пятый день июля 1418 года
Часть третья
Из замка Понтуаз в Труа
Кровавое правление герцога Бургундского
1418–1420 годы
За тридцать два года жизни мне ни разу не доводилось ночевать вне стен Парижа, зато в течение следующих двух с половиной лет мы – Екатерина и ее маленькая свита – превратились в настоящих кочевников. Несмотря на некоторый трепет перед путешествием в неизвестность, я радовалась возможности покинуть Париж и оставить позади страх, склоки и опасность, царившие на его улицах.
Понтуаз – одна из множества королевских крепостей, построенных для защиты подступов к столице, – стоит на дороге в Руан, среди лесов и полей провинции Вексен. В хорошую погоду всадник домчится до него за несколько часов, однако перемещение королевского двора – дело совершенно иное. Наш утомительный путь занял два дня. Мы с Алисией ехали на телеге, нагруженной сундуками с бельем и одеждой, а за нами тянулись подводы с перинами и одеялами, занавесами и всевозможными предметами обстановки, в том числе молитвенным столиком и драгоценным дорожным алтарем Екатерины с образом Богородицы с младенцем. Огромную кровать принцессы, разобранную на части, везли на отдельной телеге.
– Неужто в Понтуазе нет мебели? – спросила я писца королевского хозяйства, пристально следившего за сборами.
– Подходящей для принцессы – нет, – бросил он, не отрывая пера от длинной полосы пергамента, куда записывалось название каждого предмета. – А вы готовьтесь привыкать к кочевой жизни. Его светлость герцог Бургундский считает, что королевской семье полезно посмотреть страну за пределами Парижа.
Притом что сам герцог всегда будет рядом, уныло подумала я. Глядя на то, как слуга составляет опись, я решила сделать то же самое, когда телеги в Понтуазе разгрузят. Если что-то в пути потеряется, лучше мне узнать об этом первой.
Несколькими днями ранее Екатерина вместе с матерью уехала из Парижа на королевской барке. С ними отправились также Агнесса и четыре новые бургундские фрейлины, которых Катрин тайно окрестила «фландрскими кобылами». По пути они собирались остановиться в аббатстве Пуасси, где некогда воспитывались Катрин и Агнесса. Мария, старшая сестра Екатерины, прожившая там уже двадцать лет, должна была вскоре стать настоятельницей аббатства. Мужчины на подобные церемонии не допускались, поэтому герцог Бургундский сопровождал короля до Понтуаза на отдельной барке.
Грохоча и раскачиваясь, повозки оставили Париж позади. Чем дальше мы отъезжали, тем больше я радовалась, что Екатерина не путешествует с нами. Я надеялась, что с барки она не увидит того, что видели мы, – лигу за лигой заросших сорняками полей, сгоревших дотла деревень и почерневших от пожаров садов. Мы ехали словно по чистилищу. В течение многих лет до нас доходили слухи о том, как постоянные войны терзают Иль-де-Франс, сея разруху и хаос. Ныне же мы своими глазами видели ужасное опустошение – одну безлюдную деревню за другой с брошенными лачугами вокруг разоренных церквей.
На второй день наш путь проходил через густой лес. Телеги трясло на ухабах узкой неровной дороги, пропеченной августовским солнцем. Мы с Алисией, измученные ударами о борта повозки, решили спуститься и пойти пешком. В тени деревьев было гораздо прохладнее. Вдобавок прогулка предоставила возможность поговорить без лишних ушей.
