— Мне будет не по себе…
— Я же сказал, что не оставил бы тебя без крайней необходимости. Вот что, возьми-ка пистолет. Ты ведь однажды уже стреляла из него, правда? Не забыла, как это делается?
Присцилла побледнела. Перед ее мысленным взором всплыло размозженное лицо индейца, упавшего навзничь в фургоне.
— Не надо… не хочу… — Присцилла содрогнулась от ужаса.
Заметив это, Брендон сразу понял, о чем она думает, и привлек девушку к себе. Шепча ей слова утешения, он проклинал себя за то, что сразу не сообразил, к чему приведет его предложение.
— Успокойся, милая, успокойся. Я никуда не поеду, мы вместе проведем здесь ночь. Не все ли равно, куда направится Эган, если мы будем вести себя тихо? — Он приподнял ее подбородок и ободряюще улыбнулся. — Порой я слишком недальновиден. Когда мы обоснуемся в Бразосе, у тебя будет полно времени, чтобы научиться простым вещам, необходимым для жизни в Техасе. Я покажу тебе, как обращаться с револьвером и винтовкой…
— И как ездить верхом?
— А как ты предпочитаешь ездить? В дамском седле или по-мужски? — Брендон улыбнулся.
— И так, и так, — решительно заявила Присцилла, вспомнив, как нравилась Эгану ее беспомощность.
— И еще я научу тебя ухаживать за домашними животными. Ты полюбишь эту землю не меньше, чем я сам.
«Хочется в это верить, милый!» — подумала она, а вслух сказала:
— С тобой у меня все получится.
— Присцилла…
Брендон зарылся лицом в ее волосы, нашел под густыми прядями плечо и прижался к нему губами, потом двинулся дальше, вдоль шеи, мягко ущипнул за мочку уха и наконец добрался до губ. Он умел целовать так, как никто другой на свете! В его властных поцелуях не было собственничества, но от них упоительно подкашивались ноги!
Поцелуи Брендона изгоняли все страхи, оставалась лишь уверенность в том, что она готова последовать за ним хоть на край света. Наконец Брендон чуть отстранился.
— Ну, раз уж мы решили остаться здесь, я спрячу Блэки в кустах и оборудую место для ночлега.
Промоина представляла собой не настоящую пещеру, а похожее на раковину углубление в земле, полузасыпанное камнями. Однако не прошло и пяти минут, как Брендон освободил промоину от них. Заросли укрывали ее со всех сторон, и хотя Присцилле казалось, что места для двоих в ней, пожалуй, едва ли хватит, она все же согласилась спрятаться в этом природном углублении.
— Боюсь, тебе придется ночевать без пончо.
Несмотря на странный тон Брендона, девушка без возражений стянула с себя импровизированное одеяние. Только оставшись в ночной сорочке, она заметила, что глаза Брендона потемнели. Он словно собирался что-то сказать, но лишь откашлялся и отвернулся.
Занявшись устройством спального места, он раскатал тюфяк, положил одеяло и подвернул края, чтобы оно прикрыло овальное дно промоины. Потом откинул один край. Это позволяло заползти в самодельное укрытие. Сделав все, Брендон, все так же сидя на корточках, повернулся к Присцилле:
— У тебя такой простодушный вид, что… черт возьми, ты хоть понимаешь, каково это для меня? Ты только что не голая! По-твоему, и я должен вот так же простодушно моргать, делая вид, что не изводился от желания столько ночей подряд?
Он взял край пеньюара, смял его и тут же разжал пальцы, словно ткань обжигала его.
— Если хочешь, я… я могу надеть платье…
— Ах ты, моя наивная маленькая леди… — Брендон криво усмехнулся. — И когда только я привыкну? Нет уж, милая, оставайся в том, в чем есть.
Брендон приподнял прядь волос и обнажил темный кружок, просвечивающий сквозь кружевную ткань. Сосок Присциллы набух от одного его взгляда. Но девушка не отступила и не выказала смущения, как подобает настоящей леди, а неожиданно для себя обняла Брендона за шею и всем телом прижалась к нему.
Боже, как мучительно он хотел ее! Казалось, плоть его горела огнем. После стольких дней все тело Брендона изнемогало от желания.
— Ты не хочешь обнять меня? — удивилась Присцилла. — Что с тобой?
— Сначала нам нужно кое-что обсудить, Присцилла. — Он слегка отстранил ее.
— Обсудить? Что именно?
— Несмотря на всю свою наивность, ты понимаешь, что я не могу заснуть рядом с тобой, — начал он, невольно поглядывая на одеяло, прикрывающее единственный тюфяк. — Давно уже я не думал ни о чем другом, кроме как о ночи с тобой… о множестве ночей, когда я смогу любить тебя. Ты доверяешь мне?
— Конечно, иначе я не пошла бы за тобой.
— Значит, мы можем соединиться?
— То есть… ты имеешь в виду… но ведь я замужем за другим!
— Формально, только формально. Он никогда не станет твоим мужем на деле. Им стану я.
— А как же…
— Брачные узы? Как только ты получишь развод, мы поженимся. И потом, разве не важнее быть мужем и женой в глазах Господа, чем в глазах людей? Разве браки заключаются не на небесах?
— Не знаю, как поступить…
— Поступай, как подсказывает сердце. Подумай, что будет, если Эган выследит нас…
— Не говори так!
— Я сделаю все, чтобы этого не случилось, но представь на минуту, что удача отвернулась от нас. Он скорее отпустит нас восвояси, если фактически ты уже будешь моей женой. Как по-твоему, для него важно, что ты девственница?
«О да, — подумала Присцилла, — только это для него и важно». Она вспомнила, как прямолинейно и грубо Стюарт спросил ее об этом и коснулся этой темы на следующий день.
Однако гораздо убедительнее этого аргумента были поцелуи Брендона, прикосновения его рук и пробужденные им в Присцилле ощущения. Она хотела наконец познать, что может подарить женщине полная близость с желанным мужчиной.
И еще ей хотелось сделать его счастливым. Безоглядное доверие — вот подарок, дороже которого нет.
— Я никогда не причиню тебе боли, ни физической, ни душевной.
И она поверила, всем сердцем и всей душой. В его голосе звучали нежность, обещание неизведанного наслаждения и желание, порожденное любовью. В этом Присцилла теперь не сомневалась.
— Я верю, — сказала она.
Брендон чуть отступил, впервые позволив себе смотреть на Присциллу так, как не отваживался прежде. В лунном свете ее густые каштановые волосы казались совсем темными, но при этом блестели. Губы, такие нежные при свете дня, сейчас были полными и зовущими.
— Я сделаю все, чтобы ты не раскаялась, — сказал он больше для себя, чем для нее.
Снова приблизившись к Присцилле, Брендон сдвинул пеньюар с ее плеч, и тот соскользнул волной к ногам девушки.
Теперь только тончайшая сорочка прикрывала ее тело, и Присцилла инстинктивно стянула слишком откровенный вырез у шеи.
