— Знаете что, раз уж я забрался в Лисфорд и скажу вам, это прескучный городишка, то я лучше останусь здесь и посмотрю на свадьбу. Дайте мне скромное местечко, откуда бы я мог видеть всю церемонию, не бросаясь в глаза вашей знати, — сказал майор и бросил в руку сторожа полкроны.
— Я вам дам, сэр, самое лучшее место в церкви. Вы на таком месте никогда и не сиживали, — пообещал сторож.
— Это немудрено, — пробормотал сквозь зубы майор. — Не могу похвастать, что часто ходил в церковь.
Майор уселся в углу, откуда отлично был виден алтарь с его восковыми свечами, уныло мерцавшими в густом, туманном воздухе. Чем ближе подходил час венчания, тем сильнее сгущался туман, а чем мрачнее становилось в церкви, тем ярче горели свечи. Майор терпеливо сидел в своем углу, подперев голову руками и закрыв глаза. Но он не спал; он слышал все, что происходило в церкви: слышал скрип тяжелых башмаков на учениках сиротской школы, слышал шелест зеленых ветвей и цветов, которыми украшали церковь; слышал голос Филиппа Джослина, разговаривавшего с пастором у дверей церкви.
Наконец, послышался шум экипажей, и невеста появилась в сопровождении своего отца и подруг. Они прошли к алтарю и остановились у самой загородки. Генри Дунбар стал за своей дочерью так, что лицо его было совершенно в тени.
Служба началась. Майор смотрел, как будто искал чего. Его черные глаза перебегали с одного предмета на другой; они останавливались то на невесте, то на женихе, то на пасторе, углублялись в темноту, стараясь различить людей, стоявших поодаль от свечей. Но все усилия майора были напрасны: самые зоркие глаза ничего бы не различили в этой темноте.
Майор мог видеть только четыре лица — невесты, жениха и двух пасторов. Наконец, пастор, совершавший обряд, громко произнес: «Кто отдает эту женщину этому человеку?» Генри Дунбар выступил вперед, и дал обычный ответ.
В эту минуту свет упал на лицо банкира, и майор впился в него своим пронзительным взором.
— Генри Дунбар! Генри Дунбар! — промолвил он, едва переводя дух от волнения.
Мистер Дунбар не удалялся более в темноту, и остальное время службы яркий свет играл на его красивом лице.
Когда все было окончено и молодые подписали свои имена, майор тихонько проскользнул к дверям.
Филипп Джослин и его молодая жена первые сели в приготовленную для них карету. За ними отправились Дора Макмагон, сестры Мельвиль и Артур Ловель, присутствие которого было не очень приятно молодым девушкам, ибо он был очень грустен, молчалив и не обращал на них никакого внимания.
Третий экипаж подали Генри Дунбару, и толпа хлынула к дверцам, чтоб взглянуть на миллионера. Он только занес было ногу на подножку, как к нему подошел майор и хлопнул его по плечу.
Все присутствующие вздрогнули от удивления и негодования. Как смел такой невзрачный, почти нищенски одетый человек, в изорванных сапогах, как смел он прикоснуться своей грубой, грязной рукой к священной особе Генри Дунбара, главы знаменитого банкирского дома «Дунбар, Дунбар и Балдерби»?
Миллионер обернулся и при виде незнакомца побледнел как полотно, словно перед ним восстал кто-то из мертвых. Но он не вскрикнул от страха или удивления, а только отскочил от прикосновения этой грязной, грубой руки.
— Позвольте узнать, сэр, какое право вы имеете меня останавливать? — спросил он резким, леденящим тоном, смотря прямо в глаза майора.
В этом взгляде богача было столько твердой решимости, вызывавшей весь свет на бой, что, казалось, он сотрет с лица земли дерзкого нищего.
Но майор не вздрогнул и ответил таким же гордым взглядом:
— Не говорите, что вы меня забыли, мистер Дунбар, — сказал он. — Не говорите, что забыли старого знакомого.
Это было сказано после некоторого молчания, после того как они оба впились друг в друга долгим, пронзительным взглядом, словно каждый из них хотел прочесть, что было на сердце у другого.
— Не говорите, что вы меня забыли, мистер Дунбар, — повторил майор.
Генри Дунбар улыбнулся. Быть может, эта улыбка была принужденная, искусственная, но все же это была улыбка.
— У меня очень много знакомых, — сказал он. — К тому же, вероятно, судя по вашей одежде, вас посетило несчастье с того времени, когда мы с вами были знакомы.
Окружающие начали шептаться между собой, что, если этот нищий не обманщик, а действительно знавал когда-то банкира, то, конечно, тогда он был совершенно иным человеком.
— Когда и где я вас знавал? — спросил Генри Дунбар, по-прежнему смотря прямо в глаза незнакомцу.
— О, давно и далеко отсюда.
— Быть может… где-нибудь в Индии… в горах? — продолжал банкир очень медленно.
— Да, именно в Индии, в горах, — отвечал майор.
— В таком случае я рад оказать вам любую услугу, — сказал мистер Дунбар. — Мне приятно быть чем-нибудь полезным своим индийским знакомым, даже когда им не повезло в жизни. Садитесь со мной; я вас отвезу к себе, и мы поговорим, когда окончится эта церемония.
Они оба сели рядом в великолепном экипаже банкира и отправились в Модслей-Аббэ посреди всеобщего восторга, возбужденного в зрителях этой странной сценой доброты и внимания Генри Дунбара к своим бедным, старым знакомым.
Банкир и майор оживленно разговаривали в течение всей дороги из Лисфорда в Модслей-Аббэ; но говорили они очень тихо, и разговор их был перемешан какими-то странными, незнакомыми словами, вероятно индустанскими.
Когда карета приблизилась к главному подъезду аббатства, незнакомец выглянул в забрызганное грязью окошко.
— Славное место! — воскликнул он. — Превосходное место!
— Как мне называть вас здесь? — спросил мистер Дунбар, выходя из кареты.
— Зовите как хотите. Моя квартира в Сен-Мартинс-Лэнг, и я известен там под именем мистера Вавасора. Но я на этом нисколько не настаиваю. Дайте мне какое хотите имя, лишь бы оно начиналось на В. Надо придерживаться начальной буквы, ради меток на белье.
Несмотря на это замечание майора, всякий, судя по тому малому количеству белья, которое было на майоре, мог бы заключить, что он никогда не знавал, что такое рубашка.
— Зовите меня Верноном, — сказал он. — Вернон — хорошее имя. Зовите меня, пожалуй, майором Верноном. Друзья мои на углу — не Пиккадилли, а на углу пустыря позади Фильд-Лэна — сделали мне честь и пожаловали чином майора, так почему бы мне не пользоваться им. Мои наклонности совершенно аристократические. Я не имею ничего общего с чернью. Вот что мне совершенно по вкусу. Я здесь в своей стихии.
Мистер Дунбар между тем провел своего нищенски одетого приятеля в свой кабинет. Майор с видимым удовольствием потер руки при виде окружавшей его роскоши и тяжело опустился на пружинную подушку кресел, стоявших подле камина.
