Мистер Дунбар между тем провел своего нищенски одетого приятеля в свой кабинет. Майор с видимым удовольствием потер руки при виде окружавшей его роскоши и тяжело опустился на пружинную подушку кресел, стоявших подле камина.
— Послушайте, — сказал мистер Дунбар, — у меня нет времени говорить с вами сегодня утром; у меня есть другие обязанности. Когда все это кончится, я возвращусь к вам. Вы можете здесь сидеть сколько угодно и спросить все, что вам захочется поесть или выпить.
— Хорошо, я бы не отказался от дичи и бутылочки бургундского, шамбертена или кло-де-вужо шиллингов в двенадцать. Давно не пивал хорошего винца, а это дело важное. Как вы думаете?
Генри Дунбар вздрогнул, как будто оскорбленный нахальством и грубостью этого человека.
— Чего вы хотите от меня? — спросил он. — Не забывайте, что меня ждут. Я готов услужить вам в память о былом.
— Да, — усмехнулся майор, — как приятно вспомнить о нашем былом!
— Хорошо, — сказал нетерпеливо Дунбар, — чего вы наконец хотите от меня?
— Бутылку бургундского — лучшего, что есть в вашем погребе, чего-нибудь поесть и еще того, чего бедный человек обыкновенно просит у своих богатых друзей — денег!
— Вы останетесь мной довольны. Когда я возвращусь, я вам выпишу чек.
— И добрый?
— Какой вам понадобится.
— Это дельно. Вы всегда были щедры, мистер Дунбар.
— Вы не будете иметь причины жаловаться, — холодно ответил банкир.
— Вы пришлете мне позавтракать?
— Да. Надеюсь, вы сумеете держать язык за зубами и не станете разговаривать с лакеем, который будет вам прислуживать?
— Ваш друг, смею спросить, джентльмен или нет? Разве он не воспитывался в училище и не выслушал довольно продолжительный курс наук? Но послушайте, если вы так сильно опасаетесь за меня, то не лучше ли мне возвратиться теперь в Лисфорд и прийти к вам сегодня попозже. Наше дело терпит. Мне нужно с вами долго и серьезно побеседовать, но я, конечно, должен примеряться к вам. Обязанность клиента — исполнять прихоти патрона, — воскликнул майор Вернон торжественным тоном негодяя в мелодраме.
Генри Дунбар вздохнул свободнее.
— Да, так будет лучше, — сказал он. — После обеда мне удобнее будет переговорить с вами.
— Так, так, старина. Oh, reservoir! — как говорится в классике.
Майор Вернон протянул свою грубую, грязную руку. Миллионер дотронулся до его широкой ладони кончиком своих пальцев, обтянутых в парижскую перчатку.
— Прощайте, — сказал он, — я буду вас ожидать в девять часов. Вы знаете дорогу?
Говоря это, он отворил дверь и указал на ряд комнат ведущих к прихожей. Майор высоко поднял свой воротник и вышел на дорогу.
Генри Дунбар запер дверь и подошел к окошку. Припав лбом к стеклу, он смотрел на высокую фигуру майора, быстро удалявшегося по большой дороге, которая огибала зеленый лужок перед домом.
Банкир не отходил от окна, пока майор Вернон не исчез из виду. Потом подошел к камину и, тяжело опустившись в кресло, глубоко вздохнул. Это не был обыкновенный вздох, это был стон — страшный стон, исходивший из груди, раздираемой муками отчаяния.
— Это всему решение! — прошептал он. — Да, это всему решение! Я уже давно предвидел, что наступит кризис! Но это всему решение.
Он встал, провел рукой по лбу, потер глаза, как человек, только что вставший от продолжительного сна, и отправился играть свою роль на великом торжестве.
Какая большая разница между чувствами нищего бродяги, который по счастливому стечению обстоятельств получает возможность обобрать богатого друга, и чувствами богатой жертвы, которую обирают. Ничего не могло быть страннее контраста между банкиром Дунбаром и джентльменом, назвавшимся майором Верноном, после их первого свидания. Пока мистер Дунбар предавался страшному отчаянию от внезапного появления своего старого приятеля, почтенный майор обнаруживал восторг, разразившийся самыми шумными излияниями.
Только достигнув очень уединенного места в парке, где единственными свидетелями могли быть пугливые лани, выглядывающие кое-где из-за обнаженных сосен, — только тогда майор Вернон почувствовал себя совершенно безопасным и дал полный ход своему восторгу.
— Это золотая руда! — восклицал он, потирая руки. — Это настоящая Калифорния!
Увлеченный своим восторгом, майор сделал уродливый прыжок, так что испуганные лани бросились со всех ног от него. Он громко хохотал глухим, дьявольским хохотом и неистово хлопал в ладоши. Отдаленное эхо повторяло эти шумные проявления радости.
— Генри Дунбар, — шептал он. — Генри Дунбар! Он не что иное для меня, как дойная корова — настоящая дойная корова… если… — Он вдруг остановился, и улыбка исчезла с его лица, — если только он не убежит, — прибавил он, медленно потирая ладонью свой подбородок.
— Что, если он удерет? Он способен на это!
Но спустя минуту он опять громко засмеялся и пошел быстрыми шагами.
— Нет, он этого не сделает, — сказал майор. — Ведь бегство ему не поможет.
Пока майор Вернон возвращался в Лисфорд, Генри Дунбар сидел за завтраком рядом с леди Лорой Джослин.
За брачным завтраком едва ли было веселее, чем при венчании. Все было великолепно и аристократично. Молчаливые лакеи едва слышно передвигались за стульями гостей; шампанское, мозельвейн и бургундское искрились в плоских бокалах, напоминавших своей причудливой формой водяную лилию. Посреди стола пастушки из старого саксонского фарфора держали в своих передниках землянику, выращенную в парниках и стоившую около полкроны за штуку, а улыбающиеся пастухи поддерживали ажурные корзины, наполненные алжирскими яблоками, китайскими апельсинами и крупным виноградом.
Невеста и жених были очень счастливы; но счастье их было сдержанное, спокойное и не отражалось на тех, кто окружал их. Брачный завтрак был довольно грустным пиром, как небо, покрытое тучами; иногда посреди неловких остановок разговора слышался стук дождевых капель об оконные стекла.
Роскошный свадебный торт был разрезан с должным торжеством, и завтрак кончился. Лора Джослин встала и удалилась со своими тремя подругами.
Элизабета Маден дожидалась леди Джослин в уборной. Дорожное платье было разложено на большом диване. Она поцеловала свою барышню и поплакала немного, прежде чем приступить к ее туалету. Вскоре девушки разговорились и последовал поток поздравлений, которые несколько оживили время, пока Лора меняла свое подвенечное платье на длинное шелковое, великолепного сизого цвета. Сверх платья ей надели малиновый бархатный салоп, подбитый соболем, а на голову — воздушную шляпку с жасминными бутонами.
