Хотя Думитру по-прежнему каждое утро и вечер помогал ей справиться с корсетом, и Алси принимала его помощь, они редко разговаривали. Алси предпочитала погружаться в отвлеченный мир цифр, чтобы хоть ненадолгозабыть о ситуации, в которой оказалась. Это гораздо лучше, чем волноваться о том, что произойдет с ней и с Думитру, который с каждым днем тревожился все больше. Смешинки исчезли из его глаз, сменившись мрачной тенью.
Каждый вечер Алси отправляли за дровами для костра без всякого надзора, поскольку сербы не хуже ее знали, что пленнице некуда бежать, а если она и решится на это, собаки мгновенно ее выследят. Эта мнимая свобода, лишь подчеркивающая бессилие, была унизительной. На шестой вечер после отъезда из деревни они сидели у дымящего костра. На этот раз похитители устроили привал неподалеку от селения, так что весь хворост в лесу был уже собран. Алси вернулась с пустыми руками, и похитители нарезали еловых веток, чтобы разжечь костер и приготовить еду. Лапник дымил, заставляя похитителей отойти в сторону, и придавал зайчатине неприятный смолистый привкус.
Ночи становились все холоднее. Алси мерзла и, не обращая внимания на завесу дыма, подвинулась ближе к костру, постоянно отводя от лица падающие на глаза непокорные кудри. Думитру тоже сидел у костра, и они впервые за долгие дни остались наедине, окутанные облаком дыма. Казалось, Думитру тепло совсем ненужно. Выражение лица его было отстраненным, он даже не замечал дыма, который заставил сербов, закашлявшись, отступить.
– Ты жалеешь, что отказался? – спросила Алси.
Думитру уже рассказал ей о предложении повстанцев, и она задавалась вопросом, жалеет ли он, что отверг его.
Он поднял на нее глаза и заморгал, словно приходя в себя.
– Нет. Согласись я на это, моя смерть была бы неминуемой и мучительной. Если бы я разъезжал по стране и призывал к восстанию, Обренович быстро бы поймал меня.
– А что он станет делать теперь? – не отступалась Алси. – Ведь ты ни к чему не призываешь.
– Он постарается найти способ превратить меня в свою марионетку, – криво улыбнулся Думитру. – Не волнуйся, я не отступлюсь. Мы как-нибудь выпутаемся.
Алси долго молча смотрела на огонь и дрожала не только от холода. Как несправедливо, не в первый раз подумала она, и неправильно. Это были детские глупые протесты – уж кто-кто, а она давно узнала, как несправедлив мир, но все-таки не могла удержаться от этих мыслей.
– Надо было мне уехать из Северинора другой дорогой, – сказала Алси.
Думитру, подняв голову, посмотрел ей в лицо, и у нее вдруг перехватило дыхание, по телу разлилась жаркая знакомая волна желания. Скулы Думитру оттеняла короткая черная борода, отчего голубые глаза казались ярче. Щеки ввалились, придавая еще большее сходство с волком.
– А надо ли было уезжать?
– Да. Как только ты захотел получить контроль над моими личными деньгами, я не могла остаться, – с безжалостной прямотой сказала Алси. – Почему ты погнался за мной через Дунай?
– Потому что я хотел тебя. Потому что я люблю тебя, – не моргнув, ответил он.
Алси огорченно засопела.
– Но ты же знал, что для человека благородного происхождения это опасно, а для тебя с твоей внешностью опасно вдвойне.
– Ты хочешь сказать, что в этом уголке мира редко встретишь седовласого мужчину тридцати одного года от роду, разъезжающего во французском костюме на хорошей лошади? – беспечно спросил Думитру.
– Тридцать один? – изумилась Алси. – Тебе тридцать один год?
– Тридцать два, – поправил он, снова уставясь на огонь. – Первое октября давно миновало, а погода уже больше похожа на ноябрьскую.
– Я думала, ты…
Старше? Моложе? Алси сама не знала, что думала по этому поводу. Временами она считала Думитру моложе себя, а порой он казался ей старше окружавших Северинор гор.
– Знаю, – ответил он, глядя на потрескивающее пламя.
Почему она раньше никогда не замечала, как при улыбке изгибается левый уголок его губ?
У нее перехватило дыхание. Ей хотелось что-то сказать, сделать, чтобы все исправить. Но к чему извинения? Это лишь пустые слова. Алси сомневалась, что Думитру придает им какое-то значение. Она горько сожалела о ситуации, в которой оба теперь оказались, но не раскаивалась в решении, которое к ней привело. Думитру не извинился за свой постыдный поступок, и она должна помнить об этом. К этому мужчине очень легко привязаться, но ему слишком опасно доверять. И Алси погрузилась в молчание до тех пор, пока оба не заснули. Их разделяли расстояние вытянутой руки и весь мир.
Первые четыре дня они ехали по пустым пастбищам и лесам, только однажды убогая деревенька нарушила монотонность диких земель. Заброшенная, необитаемая земля наводила на Алси тоску и опустошала душу своим видом. Алси привыкла к суматохе городской жизни, к шуму и копоти заводов и фабрик, цокоту копыт по булыжным мостовым, скрипу колес, гомону сотен голосов. Время, проведенное в Севериноре, казалось ей далекой от реальности грезой, но и там ее окружало четыре сотни людей. Путешествие из Оршовы во владения будущего мужа было полно тревог, не позволявших отвлекаться на пейзаж, а побег из Северинора наполнен страхом. Теперь изоляция, пустынность, безлюдье, слабые напоминания об одряхлевшей цивилизации угнетающе действовали на Алси.
Накануне приезда в Белград у Алси началось ежемесячное женское недомогание. Она заметила это с облегчением и вместе с тем с унынием. Ей бы радоваться тому, что все упростилось, но ее охватили противоречивые эмоции. Думитру хотел украсть ее деньги – и пока в этом преуспел, насколько она знала. Он намеревался сделать ее беспомощной, зависимой и бессильной. Каковы бы ни были их отношения, что бы она ни испытывала, факт бессовестного обмана напоминал, что ее целью было и остается освобождение от оков этого заключенного обманом брака.
Но Алси мучил страх, от которого она никакими силами не могла отделаться. Что случится, когда они окажутся в Белграде? С ежемесячным кровотечением Алси потеряла единственную надежду на продолжение Думитру, свою единственную возможность сохранить его часть. «Я должна освободиться от него. Я не могу остаться с ним. Но я не в силах потерять его навсегда, не из-за него, из-за себя самой». Эти мысли не отпускали ее.
Все-таки Алси принадлежала Англии. Теперь она это поняла. Добившись аннуляции брака, она тихо заживет старой девой в Лидсе, а может быть, выйдет замуж, чтобы обеспечить преемственность и процветание дела отца. Она определенно сможет договориться с Эзикьелом Макгрегором. Эзикьел мог в порыве заблуждения и фантазии представить ее в роли ангела-хранителя домашнего очага, но он разумный человек и не отвернется от возможности прийти к совершенно иному соглашению с женщиной, к которой давно питал нежность и которая унаследует одно из крупнейших состояний Англии. Он, конечно, не аристократ, но она уже устала от мужчин голубых кровей. Она хочет только одного – чтобы муж не вмешивался в ее жизнь, сказала себе Алси.
