Да Гама понял, что тоже отвечает шепотом:
— А что это за власть?
Шахджи долго обдумывал ответ, пытаясь его тщательно сформулировать. Он почти непроизвольно оглядывался вокруг, чтобы проверить, не подслушивает ли кто-нибудь.
— Власть, о которой я говорю, держит в руках самый злобный, самый гнусный хиджра в Биджапуре, хасваджара султана, евнух Виспер, который сейчас нацеливается на регентство. Он хочет получить контроль над наследником, а через него — контроль над страной. Слиппер был его заместителем, но исчез несколько лет назад, и никто про него с тех пор не слышал до этого времени.
Да Гама задумался над словами Шахджи. Он слышал подобные вещи от индийских торговцев, когда те напивались и прекращали следить за языком, но редко от трезвого человека, и никогда от такого здравомыслящего, как Шахджи. Генерал явно ждал от него какого-то ответа.
— А у них у всех такие глупые имена[36]? — спросил Да Гама.
— Эти имена придуманы, чтобы обмануть глупцов. Они никому не сообщают свои настоящие имена.
Увидев, как Шахджи нахмурился и помрачнел, Да Гама почувствовал растущее беспокойство.
«Может, я поступил неправильно, оставив их всех в Бельгауме, — подумал он. — Может, не стоило их оставлять с этим евнухом Слиппером».
Похоже, Шахджи прочитал его мысли.
— Он не представляет опасности, фаранг, или, по крайней мере, только небольшую, пока он один, без других. Однако у него явно есть какой-то интерес к этой танцовщице. Так что если ты беспокоишься, беспокойся за нее. Догадываюсь, что другие его не интересуют, или ты бы уже знал об этом. Насчет тебя он тоже не строит планов, иначе он бы поехал с тобой.
— Я бы никогда этого не разрешил! — рассмеялся Да Гама.
Но Шахджи оставался серьезным:
— Он бы поехал, нравится тебе это или нет, разрешил бы ты ему это или нет. Он бы нашел способ.
В этот момент Да Гама чуть не рассказал Шахджи о небольшом мешочке профессиональной танцовщицы, который теперь был спрятан в потайном кармане, и о том, как Майя просила его сохранить, словно боялась за свою жизнь. Он уже собирался рассказать, но сдержался.
* * *
К тому времени, как солнце достигло зенита, они увидели в отдалении темные базальтовые стены Биджапура. С каждой милей дорога становилась все оживленнее, теперь в воздухе постоянно раздавался звон колокольчиков на шеях коров. Они проехали мимо ряда повозок, запряженных волами, на каждой горой был навален сахарный тростник. Возницы стояли на повозках, словно управляли колесницами, сахарный тростник лежал у них между ног. Он гнали усталых волов галопом, держась за длинные поводья и размахивая длинными хлыстами. Путешественники проезжали мимо земляных и глинобитных хижин. Голые дети бежали рядом с ними, протягивая руки.
Когда они остановились для молитвы во второй половине дня, Шахджи кивнул на дорогу, которая змеей петляла по горам на юг.
— Эта дорога ведет к водопаду Гокак, — сообщил он Да Гаме. — Вдова султана часто туда ездит. Ты его видел?
— Один раз, в засуху. Но даже и тогда он произвел на меня впечатление.
— Тебе надо на него посмотреть сейчас, после дождей, — Шахджи нахмурился в задумчивости и заговорил неожиданно напряженно и торопливо, словно долго думал и наконец принял решение высказаться: — Послушай, Деога, есть вещи, которые тебе следует знать. В Биджапуре ты можешь не найти то, что ожидаешь.
После этого Шахджи рассказал ему о недавних переменах в жизни Викторио Дасаны:
— Он больше не живет в своем большом доме. Он потерял много денег, играя в квинтет с Вали-ханом, визирем. Вали-хан переселил его в покои во дворце, но по дружбе или просто чтобы держать в поле зрения, пока не уплачен долг, — неизвестно.
Шахджи заговорил тише:
— Я знаю, что тебя беспокоит его реакция на сообщение о нападении.
Да Гама пожал плечами, Шахджи продолжал:
— Он в значительной мере лишился влияния, Деога, поэтому я не думаю, что он может что-то сделать. Но если у тебя возникнут проблемы, я сделаю, что смогу. Я бы на твоем месте гораздо меньше беспокоился насчет Викторио, чем насчет Виспера, хасваджары.
Да Гама уставился на Шахджи, встревоженный гораздо больше, чем раньше.
— Как я и сказал, фаранг, я сделаю все, что смогу, чтобы тебя защитить. А пока с тобой захотят поговорить многие. Избегай их, если можешь. Говори как можно меньше, и еще меньше, если рядом находятся евнухи. Постоянно думай, — Шахджи кивнул на холмы Биджапура, частично окутанные туманом. — Мы вскоре приедем. Постарайся не беспокоиться. Солдаты слишком много волнуются. В любом случае через несколько часов ты сможешь прекратить беспокоиться о том, что может случиться, потому что тогда это уже начнет случаться.
Он рассмеялся, словно пошутил.
* * *
Но, для того, чтобы добраться до Биджапура, потребовалось больше времени, чем ожидал Шахджи. Когда солнце уже исчезало за черными тучами на западе и черные стены Биджапура стали серовато-розовыми в его отсветах, путешественники все еще находились во многих милях от больших ворот. Здесь равнина была усеяна фермами. В сгущающейся тьме, пропитанной запахом дыма, вдали мерцали лампы и костры. Шахджи отправил вперед одного солдата, чтобы тот скакал галопом и предупредил привратников о прибытии генерала.
Наконец над ними замаячили базальтовые стены, освещенные факелами. При приближении к ним стали слышны приглушенные звуки города, доносящиеся из-за каменных парапетов. Выехав на дорогу, огибающую город по периметру, путешественники повернули налево. На них смотрели бродячие цыгане и ремесленники, которые сидели у своих шатров вдоль дороги. Глаза у них блестели, освещаемые небольшими кучками тлеющего сухого навоза.
Солдаты у ворот встали по стойке смирно и отсалютовали при виде Шахджи, но он просто махнул им в ответ, даже не глядя. Ему в это время приходилось уговаривать коня пройти в небольшой проем для лошадей, пробитый в массивных деревянных воротах. Всадники пробрались сквозь лабиринт в стене, а затем оказались на широкой дороге внутри великого города Биджапур.
Прямо впереди стояла огромная пушка, Малик-е-Майдан, самая крупная из всех, когда-либо сделанных человеком. Она напоминала выброшенного на берег кита. В свете поднимающейся луны ее ствол блестел, а отверстие в нем было таким огромным, что, казалось, в него способна войти лошадь.
— Насколько я знаю, из нее стреляли всего один раз, — сказал Шахджи, возвращаясь и снова пристраиваясь рядом с Да Гамой. — Убили какого-то несчастного — его поймали на одной из жен Вали-хана. Его затолкнули в ствол, словно пушечное ядро! Грохот был фантастический — я несколько дней ничего не слышал. А дым был таким густым, что я чуть не задохнулся! Тело несчастного нашли в четырех милях отсюда, и люди до сих пор спорят, умер ли он от выстрела или при падении. Надеюсь, что при падении. Мне хочется думать, что он летел над равнинами и в последние минуты жизни наслаждался зрелищем, которое не довелось увидеть никому другому.
