тени удивления. Он знал, что она была в колодце, что все видела.
Феррандо осушил бокал, поднялся из-за стола и направился в ее сторону. С каждым шагом сердце обрывалось. Он встал за спиной, положил ладони на плечи. Амели едва дышала, не зная, чего ожидать. Казалось, он способен свернуть шею. Больше того — намерен. Совсем так же, как некогда горбун несчастной Мари. Той, другой Мари. И назавтра ее сломанное тело выловят в реке.
— Так тебе понравилась статуя?
В горле пересохло:
— Нет, мессир.
— Это ложь. Статуя великолепна. — Его пальцы коснулись шеи, скользнули в волосы за ушами. Снова опустились к декольте и коснулись ключиц. — Нет ничего удивительного в том, что его покорила твоя красота.
Амели молчала, боясь даже моргнуть. Не было смысла возражать. Ее слова ничего не исправят.
Ладонь Феррандо заскользила по руке, пальцы жгли через бархат рукава, голос обволакивал:
— Нужно быть совершенным куском льда, чтобы изо дня в день, полируя мраморные руки, шею, лицо, грудь, не воспылать желанием к оригиналу. Между творцом и творение всегда есть некая мистическая связь. Нечто сродни истинной любви в самом сакральном ее значении. Это извиняет его в полной мере. Но не снимает вины.
Амели повернула голову, в желании поймать взгляд своего мужа, но видела лишь черный шелк локонов:
— Он не виноват, мессир. Ни в чем не виноват. Как и я.
— Это не тебе решать.
— Что с ним будет? Что вы с ним сделаете?
— Переживаешь за любовника?
— За человека. Он мне не любовник. Вы все знаете, мессир. Наверняка, знаете и это. Я знала лишь одного мужчину — своего мужа.
— Измена, моя дорогая, это не только зов плоти. И порой помыслы имеют большее значение. Поэтому едва ли есть существенная разница, что составляет суть измены. Эти губы, — ладонь скользнула выше, пальцы накрыли рот, сминая, но соскользнула и нырнула в декольте, протискиваясь под тугой корсет, — или то, что бьется в этой груди. Ко мне вы не испытываете истинного чувства — это известно достоверно.
— К нему тоже, уверяю вас.
Феррандо, наконец, отстранился, вернулся за стол:
— А это мы вскоре узнаем. Если ваш милый друг окажется достаточно крепким.
Амели привстала, подалась вперед:
— Пощадите его, молю. Прогоните, но пощадите.
Он желчно усмехнулся:
— Может, не погнушаетесь и на коленях?
Амели решительно выпрямилась:
— Не погнушаюсь, если это спасет невиновного.
Феррандо рассмеялся, кивком указал на паркет у своих ног:
— Прошу, сударыня.
Амели не раздумывала. Подошла и без колебаний опустилась на колени:
— Пощадите его.
Феррандо искренне наслаждался зрелищем. Молчал, буравя взглядом. Наконец, склонился, поддел пальцами ее подбородок, заставляя смотреть в лицо:
— В этом есть нечто пленительное: жена, просящая за любовника. Лишь один вопрос, сударыня: отчего вы не просите за себя?
— Потому что не вынесу, если из-за меня пострадает другой человек.
— А сами, значит, готовы страдать?
Она опустила голову и ничего не ответила. На этот вопрос не было ответа.
— Поднимитесь, довольно.
Амели встала, оправила юбку, все еще с надеждой ожидая ответ, но Феррандо, кажется, не хотел на нее даже смотреть.
— Завтра утром я уезжаю. Вернусь через несколько дней. По возвращении решу вашу судьбу. И вашу, и его. Полагаю, вы все еще помните, что бежать отсюда невозможно. — Он все же посмотрел: — Подите вон, сударыня. Я не хочу более видеть вас.
Амели стояла у окна, комкая в руках платок. Смотрела, как экипаж ее мужа проехал по главной аллее и скрылся за воротами.
Он уехал. Вместе с отвратительным горбуном.
Ночь прошла в мучениях. Мозг лихорадило, перед глазами вновь и вновь всплывали кошмарные картины. Она снова и снова будто слышала хруст собственных позвонков, тяжелый всплеск воды, и тело погружалось, пока не достигало скользкого илистого дна. Амели будто открывала глаза и сквозь мутную воду видела разбитые черепки, бывшие когда-то статуями. Все время воображалось одно и то же.
А потом видела Нила. Избитого, залитого кровью, немого.
Амели едва дождалась, когда муж уедет. Первое, что она собиралась сделать — пойти в кухню и вытрясти всю правду из тетки Соремонды. Зачем? Зачем она это сделала?
Несмотря на ранний час, Соремонда уже была на ногах. Как сказал Феррандо, скакала, как горная коза. Амели замерла в дверях, только нервно сжимала и разжимала кулаки. Кухарка заметила ее, разулыбалась:
— Доброе утро, госпожа. Ни свет, ни заря, а ты уж на ногах!
— И вы… на ногах, дорогая тетушка.
Соремонда не заметила иронии:
— Ну, чего дать? Молочка?
Амели решительно поджала губы и уселась за стол, на табурет. Соремонда засуетилась, принялась опустошать свои закрома, выставляя на стол все подряд. Амели отхлебнула молока, кивнула тетке на лавку рядом:
— Присядьте, тетушка. Поговорить хочу.
Та привычно обтерла чистые руки белоснежным фартуком, охотно уселась. С ее краснощекого лица не сходила улыбка. Амели вновь хлебнула молока и уставилась на толстуху:
— И что вы мне скажете?
Соремонда повела тонкими бровями, расплылась еще шире:
— Все слышала. Печево твое вмиг разлетелось. Золотые руки, госпожа! Создатель не даст соврать — истинно золотые!
Амели лишь кивала:
— Создатель с ними, с руками. А вот что с ногами, тетушка?
— Что с ногами? — она выкатила глаза, выставила ногу, звонко припечатав пяткой, будто плясать собралась. — Славно все. Как новенькие!
Амели снова кивнула:
— И зачем вы это сделали?
— Что я сделала, госпожа?
Улыбка все еще растягивала лицо, но глаза вмиг погасли, стали тусклыми, забегали. Она все поняла.
— Вы ведь не падали с лестницы, тетушка.
Соремонда поджала ногу и опустила голову.
— И нога ваша ничуть не болела.
Тетка нарочито отмахнулась:
— Подумаешь, нога! Глупости это все. Мало ли что старухе в голову придет.
Амели пристально смотрела ей в лицо:
— Зачем вы это сделали?
Толстуха молчала. Нервно разглаживала на коленях фартук, будто утюжила ткань с неприятным сухим ширканьем:
— Просил уж больно.
— Кто просил?
— Знамо кто — племянник. Ты, говорит, за нами не увязывайся. Дай, говорит, подышать свободно.
Амели уткнулась лицом в ладони, шумно выдохнула:
— Создатель! Тетушка, что же вы наделали? Разве же можно было?
Соремонда подалась вперед, ухватила Амели за руку теплой мягкой ладонью:
— Да что же в том дурного? Что вам, молодым, на гриба старого смотреть. Уж здесь нагляделись.
По простоте своей тетка ничего не понимала, перед самым носом не видела. Амели заглянула в ее лицо:
— Вы видели его сегодня?
Та покачала головой.
Амели подскочила:
— Ах, тетушка! Как бы беды уж не случилось! Где искать его?
Соремонда пожала покатыми плечами:
— Да откуда
