Я чувствовала себя не совсем беспомощной. Леди Вульфберн, конечно, не поможет мне, но мисс Пенгли и сэр Рональд не бросят меня в беде. Я вспомнила их гостеприимный теплый дом, и на душе стало легче.
Прошло какое-то время, напряжение спало, стало снова легко дышать. Ветерок усиливался, трепал волосы, давал ощущение свежести, горячил кровь.
Чувство облегчения, которое я испытала, выбежав из Холла, стало уступать место сомнениям и беспокойству. Слова лорда Вульфберна еще звучали в ушах. Неужели у меня действительно что-то не так? Почему обязательно нужно искать спасение в бегстве? Почему я боюсь малейшего посягательства на свой внутренний мир? Что мешает мне изменить прическу и носить платья, которые мне к лицу? От чего я спасаюсь? И что будет с Клариссой, если я брошу ее? Другой гувернантки у нее не будет. Ей придется довольствоваться обществом миссис Пенгли и мисс Уорели. И к чему приведет новый обман, нарушенные обещания? Не подорвет ли это окончательно ее и без того слабое здоровье?
А где-то в самых тайных уголках сознания звучал другой вопрос и не давал покоя. Если я уйду, что станет с НИМ?
Что станет со мной?
Занятая борьбой с собственными мыслями и воспоминаниями, я не заметила, как стало темнеть. Туман подполз так незаметно, что только когда я поняла, что не вижу даже башни, я осознала, что происходит. И испугалась. Все вокруг заволакивалось белой дымкой, словно волшебник набрасывал на природу серое покрывало, шептал таинственные заклинания, приводил в движение все вокруг.
Я поднялась с земли, и побежала назад, неслась без оглядки, сдерживаемая только страхом налететь в темноте на скалу. Я знала, что не успею добежать до Холла до наступления сумерек.
Когда я добежала до дома, было уже почти темно. Когда я вошла в прихожую, миссис Пендавс в тревоге рассматривала меня с верхней площадки лестницы.
— Слава Богу, Вы живы! Идите сейчас же в кабинет и скажите Его Светлости, что Вы вернулись. Он в ужасном состоянии. Он уже собирался послать людей на поиски.
— Ну что Вы, с чего бы это? — спросила я, стараясь, чтобы она не разглядела мокрого пальто. — Я не намного опоздала.
Она пожала плечами.
— Я ему говорила. И то, что у Вас есть голова на плечах и Вы не станете рисковать, но он уверен, что случилось худшее.
Меньше всего мне хотелось сейчас видеть лорда Вульфберна. Я надеялась, что разговор будет коротким.
Дверь в кабинет была открыта, виден был горящий в камине огонь. Кто-то двигался в комнате — тени плясали по стенам. Я легко постучала, услышала разрешение войти.
В дверях остановилась, намереваясь тут же уйти. Лорд Вульфберн натягивал пальто, движения были нервны, отрывисты. Раздался треск рвущейся ткани. Я подумала, что в спешке он разорвал подкладку. Но он был не один. У стола стоял Уилкинс — губы плотно сжаты, в каждой руке фонарь. Кастор и Поллукс выжидательно смотрели на хозяина, ожидая команды. По атмосфере, царившей в кабинете, можно было подумать, что меня считают мертвой или тяжело раненой.
— Простите, милорд, — сказала я. Оба мужчины резко повернулись.
— Миссис Пендавс сказала, что Вы почему-то беспокоитесь обо мне и посоветовала сообщить, что я вернулась, — я говорила спокойным бесстрастным тоном, стараясь показать своим поведением, что его волнения необоснованы.
Лорд Вульфберн смерил меня уничтожающим взглядом.
— Вы знаете, который час?
— Думаю, около шести.
В этот момент часы на камине начали бить, доказывая, что я была права.
— Уилкинс, можете вернуться к Вашим обязанностям, — сказал он, подавляя желание ответить мне резко. И, обращаясь теперь ко мне, произнес:— Мисс Лейн, будьте любезны задержаться на несколько минут.
Я подумала, что лучше было бы извиниться, сославшись на срочное дело, и вернуться позднее, переодевшись в сухое платье. Но его гневные взгляды пригвоздили меня к полу.
Уилкинс осклабился, проходя мимо. Из-за меня его хотели нагрузить лишней работой, и это случалось уже не в первый раз. Я подумала, что он радуется, что мне сделают выговор. Я вступила в комнату, он вышел, довольно громко хлопнув дверью.
Лорд Вульфберн тут же набросился на меня.
— Как Вам не стыдно поднимать на ноги весь дом из-за своей глупости?! — кричал он, не пригласив меня сесть и не давая рта раскрыть.
— Миссис Пендавс не выглядит очень расстроенной, — сказала я резко. — И вернулась я не намного позднее обычного. Самое большое — полтора часа. Но я ведь гуляла одна, без Клариссы.
— Которая лежит больная, расспрашивает о Вас всех слуг и просит прийти к ней, как только Вы появитесь.
Я почувствовала себя виноватой, но он именно этого добивался.
— Вы же сказали, что ей дали снотворное, я поняла, что она будет спать до позднего вечера. И если она расстроена, это потому, что Ваш страх передался ей.
— А как же было не волноваться? Наши туманы в сочетании с Вашей неопытностью и незнанием местности могли привести к несчастью.
Я не понимала причины его чрезмерного страха и не собиралась терпеть выговора из-за его же паникерства.
— Может быть, я и задержалась, но не уходила слишком далеко и не теряла башни из вида. Еще целый час можно было не беспокоиться. Холл хорошо был виден издали. Если бы Вы выглянули в окно, то поняли бы, что мне не трудно было вернуться.
— Как я мог знать…
Он не закончил вопроса и снова сердито посмотрел на меня.
— Как Вы могли знать что?
Он еще минуту смотрел на меня. Затем злость его прошла, он устало опустился в кресло, уронил голову на руки и опустил плечи.
— Вы же не подумали, что я сбежала из дома? Он поднял голову.
— Почему нет? Вы же убежали от меня вчера, не так ли?
— Но только в свою комнату.
— В то время Вы не могли далеко убежать. Сегодня я надеялся, что Вы поймете — Ваша паника была беспричинной и Вам нечего меня опасаться. В другом Вы всегда проявляете стойкость и самообладание, что же заставляет Вас пускаться в бегство при моем малейшем приближении? Скажите, у Вас не было намерений уйти насовсем?
Я могла соврать. Именно это я собиралась сделать сначала и ничего большего не хотела, как только избавиться от этого дома и тех непомерных требований, которые мне здесь предъявлялись.
Которые он ко мне предъявлял.
Он молча ждал.
— Так, значит, я не ошибся?
— Не совсем ошиблись. Убежать было легче, чем вернуться, но я не могла оставить Клариссу.
— А меня?
Я промолчала.
— А меня? — повторил он.
Я бросила взгляд на его пальто, доходившее почти до ботинок, на бледность лица, выделявшегося белым пятном поверх воротника, на впавшие щеки, выступавшие скулы и прикованные ко мне внимательные глаза.
Это было странное лицо — лицо хищного зверя, знающего, что такое голод и лишения. Зверя, приготовившегося к прыжку и понимавшего, что промахнуться — значить умереть с голоду.
