– Можно подумать, дворяне – это крепостные! Вы смешите весь мир, Ваше Величество! Вы как маленький ребенок, которому в руки попалась долгожданная игрушка!
– Я всегда считал вас просвещенной женщиной, не ожидал такой странной оценки моему достойному труду!
– И кто ж теперь в армии останется? Кто государство защищать будет, все по заграницам разбегутся, в имениях осядут!
– Дворянин вправе выбирать сам: идти ему на государственную службу или на военную! – защищался Петр. – Читайте внимательно документы, мадам! Это лучшее, что я создал и смог подарить своему народу! Идите и молчите, мадам, и не вмешивайтесь в дела, в коих ничего не понимаете!
А Екатерина удивлялась – раньше они понимали друг друга в делах, сейчас же полный разлад.
– Не спешите меня выставлять за дверь, я не «Мадам Помпадур»!
– Тогда куда исчез ваш ум, мадам?! По какому праву вы мне указываете, без моего на то соизволения, что и как я должен делать?! Оставьте меня!
Все эти «воли и свободы» ничто по сравнению с реальной опасностью, которая нависла над императорским домом Романовых, Екатерина ее чувствовала. Она о ней знала, ибо сама уже дала толчок к разрушению.
Стоило Петру Федоровичу намекнуть на подготовку к секуляризации церковных земель – война с Пруссией требовала огромных средств, как Екатерина вновь восстала. Она яростно доказывала супругу, что эти действия, совместно с запретом на гонение старообрядцев и позволением вернуться им в Россию, наносят непоправимый вред его правлению; указание, чтобы священники получали жалованье, подобно протестантским пасторам, вообще может вызвать бунт церкви, причем вполне заслуженный.
– Вы не хотите понять страну, ее уклад и быт! Это не Европа, вы, в конце концов, правите Россией или немецким княжеством?! – не подбирала слова Екатерина и получала в ответ надутые губы и сердитые взгляды от государя.
– Я продолжаю дело своего деда Великого Петра! Тетушка тоже предпринимала шаги в этом направлении! Что вы, мадам, вешаете на меня всех дохлых кошек?! Я стремлюсь сделать Россию современной страной!
– Да, а к чему тогда вы тащите всю немецкую родню в Россию? Вы повторяете ошибки прежних государей! Для чего в Петербург пригласили голштинских родственников: принцев Георга Гольштейн-Готторпского и Петра Гольштейн-Бекского, да еще обоих произвели в генерал-фельдмаршалы?! За какие военные заслуги перед государством?!
– Я планирую воевать свое наследство у Дании! Невозможно оставлять столь важный Шлезвиг в руках противника!
– Но позвольте, у нас уже несколько лет идет война с Фридрихом, а вы собираетесь развязать новую, с бывшим союзником?!
– Повторяю, Шлезвиг необходим России, если вы ничего не смыслите в военных и политических делах, не вмешивайтесь, мадам! У меня есть советники более искусные, чем вы!
– Ваши советники понуждают вас делать ошибку за ошибкой! Государь, остановитесь!
– Ступайте к себе, мадам! Займитесь своим здоровьем, а то скоро Романовна окажется стройнее вас, и я вынужден буду ограничивать вас в еде! – брезгливо скривил губы Петр Федорович.
Екатерина вспыхнула, залилась краской и поспешила уйти. Петр явно дал понять – ему известно о ее беременности. Гадать, кто предал, она не стала, отнесла все на недостаточное усердие портного и плохо уложенные складки платья. Убаюкивало отсутствие приказа заточить ее в крепость и обвинение в прелюбодеянии. Раздражительность же Петра усиливалась с каждым днем, разваливая хрупкий мир, на который Екатерина уповала.
В марте прибыл прусский посланник Фридриха – барон Гольц, которого новый государь принял ласково и любезно. Императорский двор с удивлением отметил необычайное оживление в отношениях канцлера Воронцова с прусским посланником. На одном из обедов, в кругу приближенных лиц, Петр Федорович заявил Гольцу, что будет рад принять проект мирного договора, предложенный Фридрихом II. Барон Гольц подсуетился, сообщил своему королю, и он не замедлил воспользоваться предложением – прислал проект мирного договора.
Петр, не раздумывая, поставил свою подпись. Именно необдуманность, нежелание рассмотреть документы и разобраться и его слепое обожание и восхищение Фридрихом исключили возможность советников разобраться в предложении прусского короля.
Канцлер Воронцов попытался возражать против прусского проекта, в котором Россия не претендовала ни на что, уступала завоеванную Восточную Пруссию, но барону Гольцу, в личной беседе с Петром, удалось переиграть канцлера – он добился полного одобрения проекта. На долю Воронцова выпала только «честь» переписать набело одобренный императором договор. Любовь и уважение к противнику – Фридриху – лишила Россию всех завоеваний. По столице поползло искреннее возмущение, в полках, в гвардии ругали на чем свет нового государя.
Именно в этот момент Екатерине удалось улизнуть из дворца в квартиру, что снимал Орлов. Любимого она застала за столом, в расхристанной рубашке, с большой кружкой в руках и кувшином вина на столе. Мутный хмельной взгляд гвардейца сфокусировался на гостье, но вновь устремился к потолку.
– З-здравия желаем, В-ваш-е Высочество! – пробормотал Орлов, вместо обычного «Катенька, жизнь моя!».
– Что же вы, батенька, так надрались, записку от меня получил, предупредила же, что буду в это время, – обиженно молвила Екатерина, морща носик от винных паров – видать, любовник давненько сидел в обществе кувшина и вина.
– Поминаю погибшую воинскую славу своего Отечества, Ваше Высочество!
– Да что же ты заладил «Ваше Высочество»! Очнись, Григорий!
– Для чего? Чтобы… – Тут из Орлова полился русский народный, присущий разговору завсегдатаев кабака, а не с дамой, сдобренный красноречивыми жестами, в которых Орлов четко выразил мнение: он не намерен трезветь, чтобы обслужить жену государя, которого проклинает все российское воинство.
Екатерина испуганно присела на лавку и внимательно, не замечая, как горят ее уши со стыда, отделила выражения от сути и облокотилась на стол.
– Меня-то почто к государю приплел? Нашел чем потчевать – маты и непристойности выговариваешь, а моя ли подпись под тем документом? Вот так и доверяй твоим словам! А я и уши раскрыла, поверила тебе.
– Ты поверила мне? Эка невидаль: баба мужику поверила! Тут гвардия, солдаты… Народ поверил Петру Федоровичу, а он нас мордой в дерьмо и окунул, подлец! Да не сверли ты меня глазами своими! Что все говорят, то и я вторю. Ты бы в казарме послушала…
– От тебя достаточно услышала.
– Да пойми же ты, Катя, не простят такое государю, не мы, так другие найдутся, действовать нужно, слышишь?!
– Так кто тебе мешает, Григорий? Действуй…
