— А теперь, — сказал он, и его голос ничуть не смягчился, — скажите, какое вознаграждение меня ждет за мою любезность.
— Вознаграждение? — Летти повторила это слово так, будто никогда не слышала его раньше.
— Вы удивлены? По-вашему, я буду это делать из чистого милосердия? Или из-за вашей улыбки, которой я, кстати, пока еще и не видел?
— Да, мне не следовало ожидать от вас чего-либо иного, кроме такого в высшей степени бессердечного отношения.
На лице ее было такое презрение, что Рэнсому стало не по себе. Он вдруг почувствовал настоятельную потребность рассказать ей обо всем, лишь бы она снова весело и открыто взглянула на него. Но он не мог себе этого позволить.
— У меня нет с собой денег, — нахмурилась Летти. — Однако если вы назовете вашу цену…
— В золоте? Какая же вы меркантильная! Типичная дочь лавочника-янки. Я имел в виду более изысканную награду.
Летти уставилась на него и пристально смотрела, пока у нее не потемнело в глазах. Ей внезапно захотелось истерически расхохотаться. То, что это недвусмысленное предложение исходило от мужчины, который представал в неестественном обличье старухи, делало ситуацию совсем уж причудливо нереальной.
Она откашлялась и с усилием проговорила:
— Какую монету?
— О, мисс Мейсон, — промолвил он насмешливо, — вы скучный объект для ухаживания.
— А ваши шутки жестоки! — Летти вскочила и наклонилась над столом. — Вы действительно хотите выторговать за жизнь человека…
— Ваши прелести? Да, конечно.
— Это дико! Это оскорбительно!
— Оскорбительно? Мне кажется, вы себя переоцениваете.
— Вы не дождетесь, что я соглашусь!
— Неужели какие-то несколько минут своего времени, о которых я прошу, вы цените выше человеческой жизни?
Рэнсом стремился разозлить ее не только, чтобы потеснить презрение, которое он у нее вызывал, но еще и для того, чтобы сбить Летти с толку. Когда-то вместе с Мартином и Джонни они разыгрывали сцену, изображая трех ведьм из «Макбета». Что-то в наряде старухи, должно быть, напоминало Джонни об этом.
Однако еще важнее для него была потребность узнать, как она отреагирует на его оскорбительное предложение. Ему хотелось понять, что она чувствует, не тревожат ли ее воспоминания о том, что произошло между ними в кукурузном сарае, так же, как они тревожат его. Ему необходимо было знать, приблизится ли она к нему снова, невзирая на запрещающие условности, на ее страх, на ужасные рассказы, которые делали из него кровожадного зверя. Короче говоря, он хотел знать, желает ли она его так же, как он ее…
В наступившей вдруг звенящей тишине Летти пришла в голову мысль, которая ей же самой показалась не правдоподобной. И все-таки она ухватилась за нее, как за соломинку:
— Вы же… вы же шутите, правда? Вы только… только пытаетесь разозлить меня?
Он посмотрел на ее поникшие плечи, услышал мольбу в голосе и чуть было не согласился. Но была какая-то неуверенность в ее словах, и это заставило его пульс биться чаще.
— На самом деле вы ведь так не думаете, — усмехнулся он.
Летти глубоко вздохнула.
— Тогда что же мне вам ответить? Вы сами сказали, что мой отказ был бы жестокостью…
Это было согласие по принуждению, обещание, которое она не собиралась выполнять. Ему будет не так-то просто победить ее. Летти могла ошибаться, но она не думала, что Шип попытается насильно овладеть ею на глазах у Джонни. Он сказал, что перевезет Джонни в другое, более безопасное место. Это даст ей время, чтобы скрыться.
И все-таки ей следовало раньше подумать, что за свою помощь он назначит твердую цену. По правде говоря, Летти предполагала что-то в этом роде, зная, что это за человек. По-другому и быть не могло.
— Летти…
— Для вас — мисс Мейсон.
Поправка прозвучала, пожалуй, слишком чопорно, но она не могла слышать свое имя из его уст. Кстати, ее нисколько не удивляло, что Шип знает его он, казалось, знает все. Летти холодно взглянула на него — и неожиданно чуть не рассмеялась. Очень уж не соответствовало его наряду откровенное желание в его глазах.
Рэнсом сразу все понял и усмехнулся:
— Это нелепо, правда? Мне придется переодеться, прежде чем я вернусь.
— А когда переоденетесь, вы будете с усами или без?
Она разглядела в свете лампы, что глаза у него карие, того оттенка, который является как бы смесью всех остальных цветов. В данный момент, однако, они казались скорее серыми — из-за его нелепого серого платья.
— А как вам больше нравится?
Летти пожала плечами:
— Мне совершенно безразлично.
— Возможно, тогда я удивлю вас.
— Да вы и сами, может быть, удивитесь, — сказала она с самой своей милой улыбкой.
Бровь его приподнялась, но прежде чем он смог что-нибудь сказать, открылась дверь в другую комнату и появился Джонни. Достаточно было только взглянуть на него в женском одеянии, чтобы понять, каким одаренным актером был Шип. В то время как Джонни широко шагал, хлопая юбками, Шип передвигался семенящей и запинающейся походкой старухи, у которой больные суставы. Его сутулые плечи и сгорбленная спина казались такими естественными, что становилось почти жутко. Летти подумала, что он мог быть кем угодно — мог наблюдать за ней, смеяться над ней, а она ничего не подозревала. Эта мысль была не новой и вовсе не из приятных, но не думать об этом Летти не могла.
Джонни подошел к Летти и взял ее за руку. Когда он заговорил, его голос был серьезен и печален:
— Я ненавижу прощания, но не знаю, увижу ли вас снова. Я никогда не забуду вас и того, что вы с тетушкой Эм для меня сделали.
— Пожалуйста, не надо. Любой бы сделал то же самое на моем месте.
— Однако никто не сделал, — сказал он просто. — Только вы.
— Я… я надеюсь, что вы все это скоро забудете, что вы будете счастливы.
Он улыбнулся, хотя в глазах его была боль.
— Я постараюсь. Я обязательно постараюсь. — Он взял ее руку и поднес к губам.
Шип двинулся к двери и распахнул ее, Джонни шагнул следом. Рыжеволосый и плотного сложения, Джонни совсем не походил на Генри. И все же он почему-то напомнил Летти брата. В горле был тугой комок, когда она окликнула его:
— Берегите себя!
Он оглянулся, улыбаясь:
— Это уж непременно.
Дверь за ними закрылась. Подойдя к окну, Летти наблюдала, как фургон выехал со двора. На переднем сиденье виднелись две сгорбленные фигуры в глубоко надетых шляпках, как их носят старухи. Через несколько минут дребезжание оглоблей, скрип колес и перестук подков затихли. Наконец совсем ничего не стало слышно.
Подождав еще немного, Летти приоткрыла дверь, потом пошире — как раз чтобы протиснуться — и осторожно притворила дверь за собой. Легкими быстрыми шагами она спустилась по ступеньками, пересекла двор, а выйдя на узкую дорожку, подобрала юбки — и побежала.
