Марджори Шарп едва удерживалась, чтобы не рассмеяться от таких смешных инструкций.
— Обязательно выносите его на улицу, ибо если он будет все время находиться в помещении, то он будет плохо есть. Свежий воздух улучшит его аппетит, и он станет крепко спать по ночам и перестанет капризничать.
— Но купать… — попыталась протестовать молодая женщина.
— Мисс Джулия как раз занимается снабжением деревни дровами, — ровным голосом прервал ее дядя Джон. — И теперь у вас в коттедже всегда будет чем топить очаг. Вы сможете постоянно держать на огне чайник с водой. И как только малыш запачкается, вы тут же его вымоете и перепеленаете. И так же сделаете в следующий раз.
— Но мне же придется целый день перепеленывать его, — возмутилась молодая женщина.
— Да, — согласился дядя Джон. — Я тоже ухаживал за маленьким ребенком, да будет вам известно. Если держать детей в чистоте, то у них не будет болячек, они станут меньше плакать и прекратят болеть. Я обещаю вам, что это поможет, миссис Шарп. Вы попытаетесь сделать так, как я говорю?
Женщина все еще колебалась, на ее лице было написано сомнение.
Голос дяди Джона стал еще более теплым и убеждающим.
— Вы попытаетесь сделать это, если я вас попрошу? — с нажимом спросил он очень тихо.
Она залилась краской и бросила на меня смущенный взгляд.
— Ох, доктор, — заговорила она, и я увидела, что в облике этой изнуренной, уставшей женщины все еще живет влюбчивая деревенская девчонка. — Хорошо. Раз вы говорите, что это поможет. Но если он заболеет от мытья, я сразу же прекращу это, имейте в виду.
— Согласен, — легко сказал дядя Джон и принялся заворачивать малыша в его пеленки. — А теперь ступайте в школу, и леди Лейси разыщет для вашего ребенка пеленки, полотенце и все, что нужно. И покажет вам, как нужно его мыть. Вы же знаете, как ее милость любит малышей!
Женщина успокоенно улыбнулась дяде Джону, не отводя глаз от его лица.
— Как хорошо, что вы опять с нами, — сказала она убежденно, забирая своего малыша, единственного выжившего из ее шестерых детей, и ушла.
— Дядя Джон, вы кокетничали! — воскликнула я, как только за ней закрылась дверь.
Его лицо, когда он повернулся ко мне, светилось озорством.
— Исключительно чтобы научить Экр растить здоровых детей, — парировал он.
— Возмутительно! — продолжала наступать я. — Вы говорили таким сладким голосом и притворялись, что у вас такой сильный шотландский акцент, будто вы только вчера спустились с гор и на вас до сих пор надета шотландская юбочка. Вот я расскажу маме об этом. Пусть вам будет стыдно!
— Только не говори, пожалуйста, Селии, — громко рассмеялся дядя Джон. — А то она публично назовет меня шарлатаном. Честное слово, Джулия, это только в медицинских целях.
Мы оба рассмеялись, но тут раздался стук в дверь и вошла еще одна женщина, ведя ребенка за руку.
— Это миссис Майлз с ее сыном Питером, — объяснила я Джону, — Питер не совсем здоров, миссис Майлз?
— У него пища не держится в животе, — принялась объяснять женщина, обращаясь прямо к Джону. — Вся эта новая хорошая пища, которую вы с мистером Мэг-соном привозите к нам в деревню, проходит через него не задерживаясь. Это не глисты, и не понос, и не резь в желудке…
— Мне, пожалуй, пора идти, — заторопилась я при этом скорбном перечислении.
— Трусишка, — вполголоса бросил мне дядя Джон. — Пусть я кокетничаю, но это лучше, чем трусить, как ты.
— Вот и кокетничайте, — ответила я и направилась к двери.
— Одну минутку, миссис Майлз, — обратился к ней дядя Джон. — Джулия, если ты собираешься к мистеру Мэгсону, то он сейчас на лугу у Трех Ворот. Передай ему, пожалуйста, что яблони для посадки прибудут сегодня после обеда. Ему нужно собрать бригаду, чтобы посадить их.
— Но она уже готова, — возразила я. — Вчера закончили пахоту на общинной земле, я сейчас поеду проверю, не осталось ли там камней, и если все в порядке, то завтра уже можно заняться другой работой.
— Отлично, — и дядя Джон устремил все свое внимание на маленького бледного Питера, который тонким голоском утверждал, что теперь, когда настали хорошие времена, он не согласен есть ничего, кроме сладостей.
Снаружи ярко светило солнце. Я вышла из ризницы в церковный двор и огляделась, прищурясь. Ряд свежих могильных холмиков, появившихся этой зимой, покрылся зеленой травой, и работа дяди Джона служила обещанием, что такой безжалостной зимы и таких нелепых смертей больше не будет. Я прошла мимо фамильного склепа Лейси и мимо того уголка кладбища, который почему-то называли «уголком Беатрис». Именно там я оставила коляску, запряженную нашим новым пони по кличке Расти. Отвязав его, я подобрала юбки своей новой амазонки, уселась в коляску и направилась к школе.
В школу, по маминой воле, превратили старый амбар, около которого и стояла сейчас наша карета. Подъезжая, я уже издалека услышала гул детских голосов и чистый мамин голос, перекрывающий их. Я едва могла поверить своим ушам. За все мое детство она повысила на меня голос только однажды. А сейчас я ясно слышала ее крик!
— Хватит, в конце концов! Джон Смит, Салли Купер и вы, двойняшки! Перестаньте драться и сядьте наконец спокойно!
Послышался новый всплеск шума, и я поняла, что дети рассаживаются по местам.
— Вот так-то лучше, — спокойно заговорила мама. — Итак, кто из вас скажет мне, что это такое? Кричать не надо, просто поднимите руки!
Я не стала больше слушать, имея довольно ясное представление о том, что она делала сейчас в этом классе с несколькими детьми, сидевшими перед ней на скамейке. Она учила их, как нужно умываться и причесывать волосы. Она собиралась в дальнейшем научить их шить, зажигать лампы так, чтобы не обжечься, готовить еду.
— Дети стремятся к знаниям, — говорил ей дядя Джон. — И они должны иметь стимулы, которые заставляли бы их учиться читать и писать. Их нужно учить задавать вопросы. Тогда они смогут понимать ответы на них. Все философы согласны…
— Философы, возможно, и согласны, — перебила его мама. — Но это деревенская школа для деревенских детей. И когда ваши философы будут править этой страной, пусть тогда и объясняют мне, что должны знать работающие люди. А пока что я собираюсь учить их, как надо ухаживать за собой, как надо питаться и как надо растить детей.
— Тори! — дядя Джон бросил маме наихудшее из обвинений.
— Радикал! — парировала она и продолжала управлять школой по своему разумению.
Я повернула коляску налево мимо коттеджей сквоттеров, туда, где лежала общинная земля. Сейчас она была ничьей. Когда-то Беатрис велела расчистить ее от деревьев, кустарников, от всего того, что росло там естественным порядком, одновременно оттуда ушла и вся живность: олени, зайцы, лисы. Как только Беатрис не стало, здесь перестали сеять, и о поле пшеницы больше ничего не напоминало.
