– Зачем мне считать их? Это не мои деньги.
Я прыснула от смеха.
– Жан, иногда с тобой я бываю по-настоящему счастливой. – И я обняла его.
– Спасибо, дорогая, я надеюсь, ты говоришь искренне. Тон его был неожиданно серьезным, и я подняла взгляд вверх. В глазах его была горечь, которую я не замечала раньше: Жан Лафит любил меня. Отчего-то это открытие не принесло мне ожидаемого счастья, и, когда я осталась одна, я спросила себя – почему. Ответ был прост: я его не любила, не любила так, как он любил меня. Да, он мне очень нравился. Более того, в нем была вся моя жизнь, но я никогда не принадлежала ему целиком, со всей страстью, бездумно, инстинктивно, так, как было только с одним человеком – с Гартом Мак-Клелландом.
Гарт не заслуживал моей любви – Жан был в сотню раз лучше его. Но я не способна была любить Жана или кого-то другого так, как я любила и ненавидела Гарта.
Как-то в феврале, примерно через неделю после Марди Грас, семейство Арсени устраивало костюмированный «пиратский бал» в нашу честь. Вначале мы с Жаном решили было появиться так, как одеваются настоящие пираты: прийти босыми, простоволосыми, оборванными и грязными. Целый час мы веселились, представляя, как вытянутся лица у местных снобов, однако в конце концов решили одеться прилично. Жан надел белые атласные бриджи до колен и темно-зеленую фрачную пару, а я – платье из тускло-зеленого шелка с высокой талией и пышными рукавами. Белые камелии, украшавшие платье, должны были несколько сгладить впечатление от скандально глубокого декольте. Надев бархатные полумаски, мы взглянули на себя в зеркало: на нас смотрела пара загадочная и таинственная.
Как раз перед выездом приехал Пьер со срочным известием: речь шла об испанском судне, следовавшем в Бразилию. Жан довольно быстро покончил с этим делом, но на бал мы опоздали.
– О, мои дорогие, – ворковала мадам Арсени, – как мило с вашей стороны, что вы все же пришли. Мы все так счастливы, – добавила хозяйка с умильно-слащавой улыбкой. – Андре, посмотри, Элиза наконец приехала! Вы не возражаете, господин Лафит, если мой сын ангажирует Элизу на первый танец? Она сразила его наповал: бедный мальчик совсем потерял голову.
Я послала Жану воздушный поцелуй и закружилась в танце. Раз, два, поклон, поворот. Андре был робок и молчалив.
Руки его на моей талии дрожали от напряжения. Всего однажды мне удалось добиться от него фразы, состоящей более чем из двух слов. Когда он осмелился сказать, что я сегодня прекрасно выгляжу, пары, танцевавшие рядом с нами, удивленно обернулись. Его мамаша и прочие родственники, зорко наблюдавшие за поведением дитяти, расшумелись так, словно Андре был годовалым младенцем, произнесшим свои первые слова. Неудивительно, что после этого бедняга замолчал и за вечер так больше и не произнес ни словечка, хотя старался все время держаться подле меня и улыбался мне с обворожительной искренностью влюбленной юности.
Не успел закончиться один танец, как стайка молодых людей окружила меня, требуя наперебой чести повести меня в вальсе. Мне было немного смешно, немного лестно их несколько назойливое внимание, и в конце концов я решила предоставить право выбора случаю.
– Итак, джентльмены, – сказала я, закрывая глаза руками, – я ничего не вижу. Встаньте в круг, на кого я укажу – тот и будет счастливцем.
Заиграла музыка. Я медленно закружилась на месте, и уже готова была указать пальчиком, как чьи-то сильные руки подхватили меня и понесли на середину зала.
– Месье, куда вы несетесь сломя голову! – возмутилась я. – Вы, насколько я помню, даже не были в числе претендентов!
Серые глаза холодно блеснули из-под черной маски домино. Он был хорошо сложен и высок, гораздо выше большинства мужчин в зале, и густые волосы его сверкали, как золото…
Кровь отхлынула от моего лица. Не мог же он быть… Колени мои подогнулись, ноги стали ватными, и, если бы не сильная рука, державшая меня по-хозяйски крепко, я упала бы в обморок. Незнакомец уверенно вел меня, я танцевала, как заводная кукла, и хотела одного – убежать, скрыться где-нибудь от холодно-насмешливого взгляда этих глаз, но вместо этого я непринужденно спросила, с кем имею честь танцевать. Ответа не последовало.
Мы продолжали кружиться. Я больше не заговаривала со своим кавалером, и он тоже не делал никаких попыток поддержать разговор. Воспоминания о другом вечере, о другом бале, о другом вальсе нахлынули на меня. Кем был этот мужчина, если не самим дьяволом, пришедшим по мою душу? Мне казалось, что мы кружимся медленнее, чем того требует музыка, словно оба мы уже давно не здесь, среди нарядной толпы, а в призрачном мире грустных, горьких и страшных воспоминаний.
Вальс закончился. Незнакомец поклонился и в поклоне выхватил одну из камелий с моей груди. Я задохнулась от такой наглости, в растерянности глядя туда, где только что был цветок, но, когда я подняла глаза, черное домино уже исчезло. Мне стало нехорошо, и я покинула бальную залу. Найдя тихий уголок, я упала в кресло и глубоко, со всхлипом вздохнула. Нет, это был не он, не может быть, чтобы это был он. Он умер, умер. Боже мой, как терзают меня эти призраки прошлого!
– Элиза, что с вами, вы больны?
Мадам Арсени склонилась надо мной, по-матерински заботливо щупая лоб.
– Вы бледны, как приведение, бедное дитя. Может быть, немного вина?
Вино придало мне силы, и я пришла в себя.
– Кто был тот высокий мужчина в черном плаще и маске? У него светлые волосы и благородная осанка.
Мадам Арсени нахмурилась.
– Ну, не знаю… У Андре светлые волосы. Неужели ему удалось вас надуть? Ой, я пойду расскажу ему, то-то он обрадуется!
Я слабо улыбнулась в ответ.
– Право, как я сглупила… Да, скажите ему… скажите ему, что я нахожу его очень красивым и загадочным.
– Непременно, – заверила меня хозяйка, дружески коснувшись моей руки. – Он от вас просто в восторге, просто в восторге. Ну, мне пора к гостям. Отдыхайте, детка. Я попрошу, чтобы вам принесли сюда кофе. Нет, я должна рассказать Андре.
Мадам выпорхнула, и я закрыла лицо руками. Не могла же я грезить наяву! Нет, это все игра воображения. Я устала, и только.
Я не увидела его и позже, когда, набравшись храбрости, спустилась в залу. Его не было среди гостей и в полночь, когда сняли маски. Что это было? Я уговаривала себя, что вальс с призраком – всего лишь плод моего воображения. По дороге домой я так и не решилась на разговор с Жаном. Тот поглядывал на меня с любопытством, но вопросов не задавал. Позже, в постели, я прижала его к себе, осыпая поцелуями лицо.
– Полюби меня, Жан, – попросила я, и он любил меня нежно и ласково. В ту ночь мы не обмолвились ни словом.
