Бренна кипела. Она хотела вырвать руку, потому что не хотела продавать картины епископу Хамфри, который все эти годы унижал ее.
Раздражало ее и то, что теперь не она заключает деловую сделку, а ее муж. До чего же незавидна судьба женщин!
Она хотела потребовать, чтобы ее картины сняли со стен, и уже было открыла рот, но вмешался Джеймс.
— Нам надо идти. Я вернусь позже, — Джеймс бросил на Бренну предупреждающий взгляд и поспешно повел ее к выходу.
— Ничего не говори, — процедил он сквозь зубы.
Она уже еле сдерживала раздражение, но прикусила язык. Епископ смотрел им вслед с нескрываемым недоумением.
Бренна едва поспевала за широкими шагами Монтгомери. Когда они отошли на порядочное расстояние от храма, он притянул ее к себе и приподнял, так что ей пришлось встать на цыпочки.
Он был в ярости.
— Я не позволю тебе позорить меня. Не смей спорить со мной в присутствии этого человека.
— А как ты смеешь соглашаться на продажу моих картин без моего согласия? — горячо возразила она.
— Это мое право. Я твой муж.
— А я художник, и это мое право решать кому будут проданы мои картины. Я ненавижу этого человека!
Неожиданно он расслабился и, заправив выбившуюся у нее из-под капюшона прядь волос, сказал:
— Успокойся, Бренна. Я тоже его не люблю, но существуют гораздо более серьезные проблемы, чем он, если только ты хочешь стать известной как художница. Этому может послужить продажа нескольких картин. Лорд Стэнмур часто устраивает празднества, чтобы похвастаться своим домом и поместьем. Ты отличная художница и можешь стать известной не только здесь, но и на континенте, если он захочет купить и другие твои картины. Это торговый город, и собор часто посещают иностранцы.
Ее обуревали противоречивые чувства, но она начала понимать, чего добивается Джеймс ради нее. Она думала лишь о крошечном рынке сбыта, о том, чтобы размещать свои картины в церкви. А он предлагает ей весь мир.
— Я торговец, Бренна, и занимаюсь этим уже много лет. Можешь положиться на мое мнение в этом деле.
Никто никогда на самом деле не поддерживал ее искусство. Его вера в нее была словно бальзам на ее душу.
— Мой брат приезжает, — вырвалось у нее, но она тут же осеклась. Как она могла так легко выдать семейную тайну?
— Твой брат?
— Да. Через две недели он прибудет сюда с отрядом своих людей, чтобы начать осаду замка.
Джеймс отшатнулся от нее.
— Ты все это спланировала, — обвинил он ее.
— Нет! Я только что узнала…
— Господин Монтгомери! Господин Монтгомери! — кричал подбежавший к ним уличный мальчишка в грязных лохмотьях. — В замке пожар! Торопитесь!
Джеймс схватил жену за руку, и они помчались к замку.
В голове Бренны билась пугающая мысль о том, что вернулся ее отец. Она тяжело дышала, стараясь не отставать от мужа. «Не может быть, не может быть», — стучало у нее в мозгу.
Наконец они выбежали на дорогу. До дома оставалось не больше полумили.
В вечернее небо поднимался столб черного дыма. Он шел от северной башни, где находилась ее спальня. В воздухе стоял запах гари и пепла.
— Проклятие! Почему мы не поехали верхом! — вырвалось у Джеймса.
Бренна споткнулась и чуть не упала, но он, не останавливаясь, подхватил ее на руки и понес в сторону замка.
Она держала его за шею, и казалось, что эта ноша ничуть его не беспокоит. Он бежал так же легко и быстро, и дыхание у него не сбивалось.
Едкий запах дыма обжигал легкие. Она увидела языки пламени, вырывавшиеся из окна ее комнаты. Слуги уже выстроились цепочкой, чтобы передавать друг другу ведра с водой из источника.
Господи! Ее картины. Ее работа. Все принадлежности. Все, чем она жила последние годы, было в этой башне.
Когда они пробежали под опускной решеткой, она уперлась Джеймсу в грудь, чтобы освободиться из его рук. Он отпустил ее и поставил на ноги.
Не думая об опасности, она побежала к башне, но Монтгомери успел схватить ее за руку.
— Нет, жена. Это опасно.
— Мои картины!
— Можно написать новые. Красок в этом мире полно, а ты одна.
Она закричала, почти перегнувшись пополам, но он не отпускал ее. Она хотела спасти свою работу, спасти все, что еще было можно, от огня.
— Нет! Нет! Нет! — кричала она и била его кулаками в грудь.
Крик Бренны перешел в рыдания, когда она увидела, как оранжевые и красные языки пламени все больше охватывали ее башню. Уже сгорела новая крыша и целиком поленница дров. Она зарылась лицом в грудь Джеймса и закрыла глаза, чтобы ничего не видеть.
Но она чувствовала запах пепла, слышала, как потрескивает огонь, ощущала жар огня. Пламя сжирало ее картины, работу всей ее жизни.
Ее мечты растворились в воздухе как дым. Слезы жгли глаза и текли по щекам. Она их не вытирала.
— Бренна, — прохрипел Монтгомери, встряхивая ее.
Немного отстранившись, он сказал:
— Послушай, жена. Мне надо распорядиться людьми, чтобы они могли спасти то, что еще можно.
Она кивнула, хотя ей хотелось прижать его к себе и просить, чтобы он остался. Но она понимала, что он должен следовать своему долгу.
С ее стороны это эгоизм — думать о своих картинах, когда под угрозой замок.
— Иди и встань в ряд с людьми и помоги им передавать воду. Это тебя отвлечет, и это лучше, чем стоять и смотреть на пожар.
Она стиснула зубы, чтобы не закричать, но понимала, что он прав.
— Все будет хорошо. Но сейчас мы должны работать, а не стоять и глазеть.
Властность в его голосе пробилась в ее помутившийся мозг, и впервые она ощутила радость и даже благодарность за то, что он умеет владеть собой в такой непростой ситуации. Она схватилась за его совет так, как тонущий человек хватается за спасительный канат. На негнущихся ногах она подошла к людям и заняла свое место в цепочке.
Передавая ведра с водой, она старалась сосредоточиться на тяжелой работе и не думать о своей потере.
Огонь поднимался все выше и выше в небо. Бренна продолжала работать даже тогда, когда руки и плечи отяжелели и ныли от боли.
К ним вскоре присоединились и горожане. Отец Питер молил Бога послать дождь. Адель подняла к небу свою трость и тоже взывала к Богу. Гвинет стояла в стороне, заламывая руки.
Между тем появились и более мелкие очаги пожара. Слуги заливали их водой и забрасывали землей, чтобы предотвратить дальнейшее распространение огня.
Бренна продолжала передавать ведра. Пот градом катился по ее лицу.
Когда начало светать, Бог, видимо, услышал их молитвы — пошел весенний моросящий дождик.
