— Дай, дай мне твои груди, — прошептал охрипшим прерывающимся голосом Луи.
Генриетта поняла, что он хочет, и наклонила полные груди к его губам. Он втянул грудь себе в рот, при этом теребя сосок. Генриетта всхлипнула и слегка сдвинулась. Затем она застыла, а через мгновение зашевелилась. Луи выпустил грудь, издавая протяжный стон. Генриетта, извиваясь, изогнула тело, вбирая его в себя полностью, затем приподнялась и снова опустилась, при этом ее тело попало в руки Луи, который непрестанно гладил ее. Генриетта откинула голову, при этом не прекращая сводящих с ума движений. Каким-то непостижимым образом ей все время удавалось встречать движения Луи, когда он снизу вторгался в нее, и провожать его в самые глубины. Луи совсем потерял голову, и, словно чувствуя его состояние, Генриетта ускорила темп, доводя его до бешеной скачки. Ее тело все время извивалось. Еще один удар, и оба, одновременно издав дикий стон, затихли, обессиленные пережитой страстью.
Луи бережно уложил Генриетту рядом с собой. Она доверчиво прижалась к его телу. Она не могла видеть его лица, но всем телом ощущала лучащееся от него счастье. Ох, если бы он не принимал ее за Катерину! Едва бы нашелся человек счастливее его. Это грех — обманывать Луп, но такой сладкий, такой чудесный!
— Я люблю тебя! — раздался над ухом Генриетты нежный шепот Луи. — Всем своим сердцем люблю. Ты единственная женщина, кому я принадлежу. Моя душа, мои мысли, желания — все принадлежит тебе, тебе одной. Боже, как я жил все это время без тебя? Ты олицетворяешь все прекрасное. В тебе заключено все, что я люблю, чем восхищаюсь. Любовь моя, первая и единственная!
Генриетта почувствовала, как глаза наполняются слезами.
Она отдала бы все на свете, свою жизнь в обмен на то, чтобы эти слова предназначались ей. И именно в этот миг, когда сердце невыносимо страдало от слов Луи, Генриетта отчетливо осознала, что любит Луи, любит всем сердцем. И тем тяжелее ей становилось. Она понимала, что Луи не любит ее. Да и как он может любить ее после того, что она сделала здесь? Господи, до чего же отвратительно она себя вела! Чувствуя, что в любую минуту может расплакаться, Генриетта выскользнула из его объятий. Она нащупала разбросанную одежду, оделась и ушла.
Луи не стал ее задерживать.
— Завтра я все ей откровенно расскажу, — решил Луи и через минуту погрузился в глубокий сон.
В отличие от мирно спящего Луи, Генриетта не могла сомкнуть глаз. Она думала о вновь открытом чувстве к Луи. «Ну а если быть честной до конца, — думала Генриетта, — я давно влюблена в него». Сейчас она осознала, что все ее вспышки гнева, нелепые требования — не что иное, как ревность. Она не могла видеть рядом с ним ни одной женщины, потому что безумно ревновала и любила его. И не наказать его хочет Генриетта, нет! Все это пустые разговоры, которыми она обманывает себя. Она хочет, очень хочет стать супругой Луи, она мечтает об этом, и ее приезд не что иное, как попытка осуществить сокровенное желание. Она считала Луи человеком, ставившим похоть превыше всего на свете, и поэтому его неожиданное признание Катерине буквально ошеломило ее. Она не подозревала, что Луи способен на какие-либо чувства, и не поверила бы, не услышав все собственными ушами. Генриетта почувствовала себя загнанной в угол собственными чувствами. Она любит Луи, а тот любит другую. Она может женить Луи на себе, а может дать ему свободу. Последняя мысль оказалась для Генриетты невыносимой. При всем желании она не может уступить Луи никому! Со временем он может смириться с тем, что она сделает. А когда-нибудь он, возможно, скажет ей те слова, которые услышала сегодня ночью. Генриетта поразилась внезапно пришедшей в голову мысли: «А если Луи всем женщинам признается в любви? Если это ложь, попытка сильнее влюбить в себя?» В таком случае он более мерзок, чем она предполагала. Но даже если бы это оказалось правдой, Генриетта не смогла бы разлюбить Луи. Она ясно осознавала это. Но все же следует выяснить истинную сущность Луи прежде, чем сделать окончательный вывод. Надо проследить за ним, решила наконец Генриетта. Если она увидит, что Луи встречается с другой женщиной, значит, все его слова — ложь, а если нет — она не имеет права мешать ему жить и любить. Генриетта провела бессонную ночь в тяжелых раздумьях.
Как только забрезжил рассвет, она отправилась в комнату Луп, которая была пуста. В первое свое посеще-
ние Генриетта не заметила груду писем и сейчас решилась посмотреть их. Она наугад распечатала несколько писем. Почти у всех было одинаковое содержание. Писали женщины, и все как одна намекали на сильное желание видеть его. Генриетта бросила прочитанные письма обратно в кучу. От нее не укрылось, что все письма запечатанные. «Он даже не читает их, — с глубокой печалью подумала Генриетта, — видимо, он действительно влюблен в эту Катерину». Заметив отдельно лежащее письмо, она взяла его в руки. В это мгновение раздался скрип отворяемой двери, и она быстро сунула письмо за корсаж. В дверях появился Диманш.
— Миледи, — он поклонился, — хозяин просил передать, чтобы вы завтракали без него. Он уезжает и приедет не раньше обеда.
— Уезжает? — Генриетта встрепенулась.
«Едет к любовнице, — подумала она с внезапной злостью, — а она…»
— Вы могли бы приготовить мне лошадь для прогулки? Я имею привычку перед завтраком прогуливаться верхом.
— Будет сделано, миледи!
По еще не растаявшему облаку пыли Генриетта определила направление пути Луи. Она пустила лошадь в галоп, преследуя его. Генриетта почти не сомневалась, что он едет к любовнице. Она въехала в деревню в тот миг, когда Луи отвязывал от седла какой-то мешок. Генриетта спрыгнула с лошади и, взяв ее под уздцы, притаилась за одним из домов, стараясь ни на минуту не упускать из виду дом, куда вошел Луи. Вскоре он вышел, поговорил с крестьянами, а потом ускакал. Она вышла из своего укрытия и, ведя лошадь, направилась к дому, в который заходил Луи. Крестьяне, толпившиеся у входа по непонятным для нее причинам, с глубокой признательностью смотрели на нее. Привязав лошадь, она собралась с духом и вошла в дом. Ей в глаза сразу бросились и убогая обстановка, и больная женщина, и старуха, сидевшая в углу, и дети возле стола, с огромным аппетитом поглощавшие еду. «Мешок, который нес Луи, — мешок с едой», — поняла Генриетта, и ей стало очень стыдно от собственных подозрений.
Глядя на детей, Генриетта не заметила, как к ней подошла старуха и иссохшими губами прижалась к ее руке. Генриетта резко отдернула руку.
— Прошу вас, не надо, я ведь ничего для вас не сделала.
— Это за твоего мужа, пусть благословит Господь вас обоих. Если бы не он, мы давно умерли бы от голода!