— Но все равно, дорогая супруга, я…
— Но все равно, мой дорогой супруг, я искренне отношусь к этой девочке и очень ее люблю. Кроме красивого лица, у нее еще масса достоинств. Мне иногда не просто вести себя с ней строго.
— Вы, наверное, становитесь мягче с возрастом.
— Наверное. А может быть, она напоминает мне меня саму в этом возрасте.
Роберт рассмеялся.
— Вы прошли долгий путь с тех пор. Вы помните, что осенью будет двадцать четыре года, как мы поженились?
— Да? Ах, конечно, должно быть, так. Как много всего произошло. Не так ли, Роберт?
Какое-то время они продолжали ехать в молчании, и ни один из них не нарушал его. Они проехали ворота, где их приветствовала стража, которая знала Морландов в лицо. Супруги были известны и большинству городских офицеров. Затем они проехали сквозь толпу попрошаек, которые рвались к городским воротам в надежде проскользнуть незамеченными. Проезжая мимо хижины отшельника, они бросили к порогу монету. Только потом они свернули на дорогу, ведущую к Морланд-Плэйсу.
— Самое приятное в предстоящей свадьбе, — весело произнесла Элеонора, когда они пустили лошадей рысью, — это то, что нам предстоит увидеть Томаса! Как я скучаю по нему! Я так хочу, чтобы он задержался дома подольше. Наш мальчик!
— Не такой уже и мальчик, — напомнил ей Роберт.
Роберт оказался прав. «Мальчик» предстал перед ними красивым мужчиной. Он унаследовал густые темные волосы Элеоноры и ее яркие голубые глаза. Его улыбка была столь обворожительна, что ему не составляло никакого труда легко добиться всего, что ему, было нужно. Он стал высоким, но, в отличие от Эдуарда, еще и широкоплечим, с красивой осанкой. Эдуард же напоминал шест — прямой и тонкий.
Томас сидел по правую руку от Элеоноры. Он ел, пил и смеялся с энергией молодости. Элеонора почти не прикасалась ни к чему — настолько она была поглощена созерцанием своего любимого сына. Ей было удивительно непривычно осознавать, что этого большого потрясающе красивого мужчину родила она. Она была растеряна, чувствуя необъяснимую застенчивость перед ним.
— Должен признать, что с вашей стороны очень любезно было приготовить такой великолепный прием ради меня, — сказал он, взмахивая ножом в воздухе и обводя им роскошно накрытый стол и собравшуюся компанию. — А как мило было найти мне новую сестричку, да еще такую красавицу…
Он улыбнулся в сторону Сесилии, которая занимала место по другую сторону стола. Она вспыхнула и уставилась в тарелку.
Эдуард, который был до смешного серьезен и, конечно, проигрывал рядом с братом, сказал:
— Последнее было сделано вовсе не ради тебя, Томас.
— Прекрати, Эдуард, не скромничай! Не пытайся спрятать свое доброе сердце, — ведь я знаю, что ты думал только обо мне, когда согласился жениться на этой маленькой маргаритке. Да, она напоминает мне маргаритку с золотыми лепестками, а ее щеки тронуты легким румянцем. Она восполняет мне отсутствие моих собственных сестер. Как они поживают, матушка? Как Анна и Хелен?
— Обе в добром здравии, — сказала Элеонора, обрадованная тем, что его дразнящий взгляд оставил в покое Сесилию и Эдуарда. Она не хотела, чтобы между братьями вспыхнула ревность.
— У Анны родился еще один сын. Они назвали его Робертом в честь вашего отца.
— Какой комплимент! — воскликнул Томас. — Я должен подумать, не получится ли у меня на днях отправиться в Дорсет, чтобы навестить племянников и племянниц. А как Хелен?
— Все по-прежнему, — ответила Элеонора.
Бедняжка Хелен так и не забеременела, и, похоже, ситуация не обещала измениться к лучшему в будущем. Муж мог отказаться от бесплодной жены, но Джон Батлер был искренне привязан к Хелен и ни разу даже не намекнул на такой исход событий.
— Она пытается возместить отсутствие детей тем, что возится с разными домашними питомцами. Сейчас у нее живет обезьяна. Не могу сказать, что мне это по душе. У этого животного проявляются отвратительные привычки.
— Обезьянки сейчас в большой моде, — заметил Томас. — Надо подумать, что ей привезти в следующий раз. Милая Хелен! Ты помнишь того попугая, Эдуард, который был у девочек? Бедняга, как тяжело ему было переносить холод! Считается, что попугаи могут прожить не одну сотню лет. Конечно, наше неделикатное обращение могло укоротить век этой птички. Я думаю, что ты задавал ей веселой жизни. Да, Эдуард? А потом на сцене появился я и навел порядок.
Даже Эдуард рассмеялся при мысли о том, что Томас может наводить порядок. Гарри, сидящий на другом конце стола, с усилием пытался ухватить все, что говорил его блестящий старший брат.
— Лорд Эдмунд подарил его твоим сестрам, — напомнила ему Элеонора.
— Господи, упокой его душу, — перекрестившись, сказал Томас. — Дело Бофора продолжается, и я бы сказал, что не без помощи королевы, — он многозначительно покачал головой. — Вы слышали о племяннице лорда Эдмунда?
— Эта новость, похоже, еще не дошла до нас. Что с ней?
— Она вышла замуж за Эдмунда Тидра, незаконнорожденного сводного брата нашего великого короля.
Элеонора услышала эту новость, и волна ярости захлестнула ее, как всегда, когда ей доводилось узнавать что-то связанное с именем королевы. Однако она промолчала, боясь сказать что-нибудь неподобающее в присутствии детей. Эдмунд Тидр был одним из сыновей, прижитых женой короля Генриха Пятого, Екатериной, от своего придворного слуги, Оуэна Тидра. Все, что касалось этого скандального романа, заставляло закипать благородную кровь Элеоноры.
— Странно, весьма странно, — продолжал Томас, — что все это дело продолжалось каких-нибудь несколько недель. Тидр не отпраздновал еще и своего тридцатилетия, а девице не исполнилось и тринадцати, и он умер. В прошлом году она родила сына.
Яркие живые глаза Томаса встретились с взглядом Элеоноры, а затем остановились на Роберте.
— Она назвала своего сына Генри, и двор поддерживает это имя. Если кто-нибудь полагает, что в этом нет очевидного смысла, то он весьма заблуждается. Королева хорошо знает, что делает.
— Это только запутает всех еще больше, — заметил Роберт, качая головой. — Кроме того, она не имеет никакого значения, ведь у лорда Эдмунда были сыновья.
— Королева стремится объединить вокруг короны собственную группу, — объяснила Элеонора. — Король всегда слишком легкомысленно относился к своим родственничкам. Ничего хорошего не получится, если попустительствовать порокам.
— Так говорит истинная добродетель, — согласился Томас, — но боюсь, матушка, что жизненный опыт подсказывает совершенно другое.
