Они вернулись в очистительный вигвам. Серебряный Шип объяснил ей, что теперь, по обычаю, они должны попотеть вместе.
— Не сказала бы, что готова пройти второй круг этого испытания. Я уж и жарилась и парилась. К тому же совсем ослабла, вероятно, потому, что почти ничего не ела.
— Время пройдет быстро, — заверил он ее. — А потом нас ждет угощение, приготовленное для нас Конах, и ты наешься досыта.
— Конах приготовит нам ужин? Ох, Торн! Как хорошо, что ты обо всем позаботился заранее.
— Я вообще очень заботливый муж, — самодовольно проговорил он. — Лучшего мужа никто и пожелать бы себе не мог.
Никки хихикнула и сказала:
— Замечаю, дорогой мой, что ты еще и невероятно скромен.
Серебряный Шип брызнул водой и травяным настоем на горячие камни, и вигвам тотчас заполонило благоуханное облако пара.
— Здесь никто не побеспокоит нас, — заверил он ее. — Сними, если хочешь, рубашку.
Сказав так, он разделся и сел рядом с ней, скрестив ноги и ничуть не стесняясь своей наготы. Никки почувствовала неловкость от того, что она одета, и стянула с себя футболку.
Не прошло и десяти минут, как она вновь впала в летаргию почти наркотического свойства. Бисеринки пота покрыли все ее тело. Едва подняв тяжелые веки, она увидела, что бронзовая кожа Серебряного Шипа тоже унизана капельками пота. Томительность желания исподволь прокралось в нее, и Серебряный Шип отозвался на ее неизреченный призыв горячим блеском глаз, мерцающих как ртуть, и признаками возбуждения, которых он и не думал скрывать.
Он протянул руку и провел пальцем по ее груди, отчего на влажной коже остался след. Сосок набух, чем тотчас привлек к себе его внимание. Он склонился над ней и коснулся соска кончиком языка.
Огонь пронизал ее.
— Можем ли мы делать это здесь? — простонала она. — Здесь, теперь, когда мы очищаемся?
— Ритуал завершен. Мы можем делать все, что пожелаем, — ответил Торн глухим от страсти голосом. — А разве ты не желаешь того же, что столь желанно мне?
— Да, я… да… — выдохнула она почти неслышно и больше уже ничего не могла к этому добавить, потому что его рот вновь прикоснулся к ее груди.
Все еще целуя ее грудь, он подался вперед и опрокинул Никки на спину. Руки ее потянулись к его затылку, пальцы зарылись в темных как полночь волосах, и она нежно прижала к себе его голову.
Он не спешил, он ласкал и омывал ее груди и не завершил своего служения этой двойне, пока не угодил ей вполне — упиваясь росой с этих пиков, с этих унизанных перлами холмов, с их бархатных склонов, и из долины, пролегающей между ними. Его руки любовно скользили по ее телу, вновь и вновь исследуя каждый изгиб, каждую линию и впадинку. Он накрыл одну грудь ладонью, изучая ее форму, языком и кончиками пальцев пробуя ее вкус и шелковистую упругость.
— Такая нежная, — пробормотал он. — Такая гладкая. Как влажная глина, готовая отдаться руке гончара.
— Да, — шепнула она в ответ. — Твоей руке. Никки нежно ласкала широкие плечи, затем руки ее скользнули к его груди, обводя рельефные линии мышц, и она втянула в себя воздух, упиваясь его неповторимым мускусным мужским запахом.
— Если бы я была скульптором, мне и за сто лет не удалось бы воссоздать твою великолепную мускулистую красоту. Ты такой сильный, прекрасный, так безукоризненно изваян природой.
Они обожали друг друга глазами, ртами, руками; они подталкивали друг друга к вершине страсти, извиваясь и крутясь, как две скользкие выдры. Войдя в ее тесное, влажное тепло, он застонал от наслаждения. Она встретила его так совершенно, держала его так твердо.
Она выгнулась навстречу ему, приветствуя его неистовые вторжения. Он наполнял ее до краев, и все же она льнула к нему, желая большего. Ее голова откинулась назад, зубы скрипнули, ногти впились ему в спину, она беспомощно прошептала:
— Если даже я буду жить вечно, мне все равно будет тебя недостаточно.
Он понял эти слова буквально, взял ее ноги и положил себе на плечи — что позволило ему войти в нее еще глубже, еще мощнее, как если бы он хотел навеки оставить внутри у нее свой отпечаток — прижечь ее сердце, душу и тело каленым клеймом. Приближающееся окончание соединило их в одном сокрушительном, всепоглощающем порыве. Их радостные крики, поглощенные воздухом, перенасыщенным паром, иссякли вместе с их силами.
Лежа в его любовных объятиях, удовлетворенная и расслабленная, Никки неожиданно вздрогнула. Откуда-то вдруг возникла ужаснувшая ее мысль, что любовь их слишком совершенна, а потому не может не случиться чего-то ужасного, чего-то, что грозит им разлукой. И так сильно, так чудовищно было это ощущение, что она громко вскрикнула:
— Нет!
Серебряный Шип встревожился, особенно когда заметил, как побледнело ее лицо.
— Что?! Что случилось?
Она вновь содрогнулась и теснее прижалась к нему, стараясь изгнать из сознания напугавшую ее мысль.
— Нет, ничего не случилось. Это так… Не обращай внимания, — сказала она, не желая говорить о своем необъяснимом страхе. — Моя бабушка, полагаю, сказала бы, что это просто гусыня перешла через мою могилу. Только нервы, больше ничего. Беспричинный страх… Я подумала, а вдруг случится что-то ужасное, что разрушит наше счастье.
Он поднял ее лицо.
— Ничего не бойся, возлюбленная моя. Поверь мне, мы будем вместе, для этого я сделаю все, что только в моих силах. Ничто, кроме смерти, не сможет нас разлучить, и даже после смерти я найду способ, чтобы быть с тобою.
Месяц прошел без особых изменений, и Никки немного успокоилась, отнеся свой странный испуг перед какой-то неведомой, нависшей над ними опасностью на счет парного перегрева.
— Слишком много мозгов испарилось, — шутила она.
Смущало лишь то, что именно после очистительного вигвама у нее появились легкие приступы тошноты по утрам. Никки прикинула, пропущено два полных менструальных цикла, сейчас первое августа, и если в тот день, когда они с Серебряным Шипом впервые сотворили любовь, она, в самом деле, зачала, значит ее беременности ровно два месяца. Но вот что показалось ей весьма странным и непонятным, груди были болезненно чувствительны и чуть переливались через край чашечек, но бюстгальтер она теперь застегивала на внутренние крючки, хотя до этого всегда пользовалась внешними, иначе нижний край слишком сильно врезался в тело, давя на ребра. А теперь даже трусики казались свободными, хотя резинка на талии не потеряла своей эластичности.
Заинтересовавшись этой странностью, Никки Я достала джинсы и натянула их на себя. К большому ее удивлению они оказались так свободны, что едва держались на бедрах. Пояс теперь стал шире талии дюйма на два, а брючины и задняя часть безобразно свисали там, где раньше туго наполнялись плотью бедер и прочих частей тела.
