Как сможет он привыкнуть просыпаться не от ее поцелуев, не чувствуя рядом с собой ее мягкого тела, не видя ее улыбки, не слыша ее смеха? Это трудно было себе представить. При одной лишь мысли, что ее не будет рядом, у Генри от тоски сжималось сердце. Ничего подобного с другими женщинами он не испытывал и теперь не знал, что делать.
«Женись на ней», – нашептывал внутренний голос. Он уже пытался, она ему отказала. Что еще он может сделать?
«Скажи ей правду», – продолжал внутренний голос.
И что тогда? Он не только погубит свой шанс связать с ней судьбу, но и разрушит их дружбу. Она велит ему убираться, и, когда останется одна, Болдессар сделает свое черное дело.
– Нет!
Его крик испугал Агнца. Метнувшись в сторону, жеребец едва не сбросил его с седла. Генрих натянул поводья. Надо привести в порядок нервы.
– Твой хозяин глупец, – сказал Генри, погладив животное.
Так оно и было. Он не позволит Болдессару причинить зло Дженове. Не уедет в Лондон, как того требует Жан-Поль, бросив Дженову на произвол судьбы. Только женитьба на ней может спасти положение. И сделать это надо срочно, чтобы враги не успели помешать. Пусть тогда Жан-Поль расскажет Дженове правду. Если после этого она отвернется от Генри, он, по крайней мере, будет ее супругом и сможет ее защитить. Даже лишенный ее благосклонности, он сохранит эту власть за собой, думал Генрих. Король вряд ли отберет у него все имущество.
Он женится на ней обманом.
Ради ее блага. Ради ее безопасности. Ее и Рафа. «Это я принес им эти несчастья, и только я могу их уберечь от страданий».
Эта мысль прозвучала довольно убедительно, и Агнец в знак согласия вскинул голову, вызвав на губах Генриха мрачную улыбку. Он повернул коня в сторону дома. Дом! Какое сладко-горькое слово. До сего момента он не чувствовал привязанности к какому-либо конкретному месту. Его дом – это Раф со своей доверчивой улыбкой и Дженова, теплая и послушная в его объятиях. Дом – это здешний край и его люди. Да, Ганлингорн стал его домом.
Но вместо того чтобы радоваться столь неожиданному открытию, Генрих сознавал, что может все потерять.
– Кто ты, Жан-Поль? – спросил он вслух, посылая Агнца галопом вниз по склону холма в сторону замка. – Зачем ты хочешь погубить меня?
Все эти годы он старался забыть. Он оставил прошлое за порогом воображаемой двери и запер ее крепко-накрепко на замок. Порой ночами прошлое возвращалось к нему во сне, но днем он существовал в другой жизни. Воскресший заново из страшного пепла. Теперь над ним нависла угроза, и он не представляя, как ее предотвратить.
Возможно, сегодня Рейнард узнает для него что-нибудь, когда встретится с леди Роной. Должен быть какой-то ключ, какой-то шепоток, хоть какая-то ниточка! Он должен выяснить, кто такой Жан-Поль. А зачем? Что это ему даст? Разве что, зная личность врага, можно считать его не таким опасным и сильным, как священник без лица, с которым он встретился на морском пирсе.
«Сури», – прошептал внутренний голос. Сури, умный и находчивый, его друг и товарищ. Сури не раз приходил ему на выручку. Генрих не отрицал этого и когда-то был ему бесконечно благодарен. Но Сури не вызывал доверия. У него имелись собственные планы и интересы. Генрих знал, что Сури никогда не оказал бы ему содействия в побеге из Шато-де-Нюи. Замок был для Сури домом, и он не собирался его покидать.
Сури воспринял бы бегство Генриха как предательство.
Предательство разъело бы его душу и разрослось до ненависти. Сури, покалеченный, но бесконечно умный, нашел бы особенно изощренный способ заставить Генриха страдать.
Все сходилось.
Если кто и обладал способностью мучить и терзать, отметая прочь остатки любви и сострадания, так это Сури.
Мышь.
* * *
Настало время дневной трапезы. Дженова шла по большому залу в кухню. От шума голова у нее раскалывалась, но она не обращала внимания. Как не обращала внимания на полные озабоченности и укоризны взгляда Агеты. Девушка не желала ставить крест на Алфрике, но Дженова запретила ей о нем говорить.
Генрих, похоже, такой интуицией не обладал.
Дженова знала, что он за ней наблюдает. С тех пор как она спустилась вниз, его взгляд следовал за ней повсюду. Она невольно ощущала себя жертвой, а его – волком, засевшим в засаде, чтобы броситься на нее и вцепиться в горло.
Но она убеждала себя, что готова к любой неожиданности. Больше он не застигнет ее врасплох. В крайнем случае, она будет его избегать. Ее сердце еще не отошло от их последней встречи.
Тут из тени высунулась рука и поймала ее за локоть. Генри! Вскрикнув, Дженова попыталась высвободиться. Прямо за ее спиной находилась дверь в чулан, где он и стоял, поджидая ее. Лорд Генрих Монтевой среди сушеных яблок прошлогоднего урожая. Возможно, Дженова нашла бы это забавным, если бы не вскипевшая в ней ярость.
– Дженова.
– Уходи, Генри.
Она стиснула зубы и сжала кулаки.
– Я должен рассказать тебе…
– Я серьезно. Уходи. Уезжай в Лондон. Я не хочу, чтобы ты оставался здесь. Ты приехал, чтобы дать мне совет. Я его получила. Теперь уезжай.
Он впился в нее взглядом, лаская ее черты и гадая, о чем она думает. Она сразу поняла, что он не уедет. Ведь это Генри. Он просто переосмысливал свою стратегию.
– Ты не понимаешь, Дженова. Ты должна выйти за меня. В противном случае тебе грозит опасность. Будучи твоим мужем, я смогу дать отпор Болдессару и защитить твои интересы. Не стоит думать, что я стану вмешиваться в твои дела. Я не буду ни ревнивым, ни деспотичным. Клянусь. Ты по-прежнему будешь управлять Ганлингорном по собственному усмотрению и поступать, как тебе заблагорассудится. Пойми ты наконец!
Дженова удивленно покачала головой. Неужели он думает, что сможет убедить ее, и она с радостным криком бросится к себе в опочивальню?
Генри улыбнулся и коснулся ее плеча:
– Так ты поняла, Дженова? Ты должна сделать это ради Рафа…
– Довольно!
Дженова разозлилась. Как смеет Генри использовать Рафа в своих корыстных целях?! Он заблуждается, если думает, что может запугать ее, используя Рафа. Ничего у него не выйдет. Он не нужен ей со своей щепетильной совестью! Пусть убирается и забудет ее.
– Нет, Генри. Нет, нет и нет! Я сама могу позаботиться о себе и сыне. Я привыкла к своему положению. Мортред, как тебе известно, почти всегда отсутствовал, и я была здесь одна. Я привыкла быть одна.
– Дженова.
Он предпринял вторую попытку, но теперь в его глазах светилось не только отчаяние. Казалось, он страдает от какой-то страшной боли. Не физической. Душевной. Это было невыносимо.
– В чем дело, Генри? Что-то случилось, я чувствую. Скажи мне.
– Нет.
Он побледнел и отвернулся.
