– Нет.
Он побледнел и отвернулся.
– Ты сделал мне предложение, но отказываешься быть со мной откровенным.
– Мне нечего тебе сказать.
Их взгляды встретились, и за голубизной его глаз Дженова увидела ребенка, запертого в тесном, темном пространстве без надежды на спасение. Она вздохнула. Очень хорошо. Он сам этого добился. Если он не скажет ей, что происходит, пусть уезжает.
– Если тебе нечего сказать, – холодно произнесла она, – уезжай завтра поутру. Понял?
Он покачал головой:
– Никуда я не уеду. – Он плотно сжал губы. Вот он, Генрих-воин, готовый вступить в бой. – До тех пор, пока не удостоверюсь, что тебе ничто не угрожает.
Раньше он как будто не мог дождаться момента, чтобы уехать, а теперь отказывается покидать ее владения. Уму непостижимо!
Видимо, он заметил, что выражение ее лица изменилось, или решил применить другую тактику.
– Ты хочешь, чтобы я уехал, потому что боишься меня, – сказал Генри. В его тоне прозвучали лукавые нотки, в глазах появился хитрый блеск.
О, она знала этот взгляд. Его силу не стоило недооценивать. По ее телу пробежала дрожь.
– Ерунда, – ответила она. – Я нисколько тебя не боюсь. С какой стати?
Но на всякий случай отступила на шаг назад.
– Потому что в глубине души сознаешь, что я все же уговорю тебя поступить так, как считаю нужным. Потому что не можешь мне противиться.
Он поймал ее за руку и, прежде чем она успела ее отдернуть, нежно куснул за костяшки пальцев. Его губы обожгли ее кожу. Ее тело вмиг отреагировало, и она почувствовала, как оно обмякло, готовясь к продолжению. Нет-нет, сейчас не время поддаваться соблазну!
– Я вполне могу тебе противостоять, – возразила она, стараясь говорить бесстрастно.
Он улыбнулся своей очаровательной улыбкой. И все же он был каким-то другим. Дженова заметила, что волосы его в беспорядке, туника измята. Генрих, всегда выглядевший безукоризненно, сейчас явно не был похож на себя. К тому же он давно не просил горячей воды для ванны, в то время как обычно принимал ее ежедневно. Однако Дженова не без досады заметила, что отсутствие лоска лишь добавило ему привлекательности. Взъерошенный, он казался еще и беззащитным, вызывая у нее желание обнять его и утешить.
Господи, что же ей с ним делать?
– Значит, ты можешь мне противостоять? – спросил он. – Давай проверим. – Он подошел ближе, но она отстранилась. – Я только хочу поцеловать тебя в губы. Они такие сладкие, Дженова. И имеют вкус диких фруктов. Сладчайшие, вкуснейшие ягоды, сочные и красные. Но неукротимые и распутные, как и ты в моих руках. Я хочу поцеловать их, а потом хочу поцеловать твои…
– Генри… – выдохнула она.
Каждое произнесенное им слово все сильнее и сильнее возбуждало ее.
– Ты не такая, как другие, Дженова.
Казалось, что он говорил искренне. На его губах еще играла неотразимая, дразнящая улыбка. Но взгляд был серьезным.
Дженова и впрямь не знала, что сказать и как бороться с ним. В висках у нее стучало, и она отчаянно хотела остаться одна.
– Пожалуйста, Генри, – начала она, стараясь придать голосу твердость. Она умела отдавать команды солдатам своего гарнизона, но только не этому мужчине. – Пожалуйста, уезжай из Ганлингорна. Нет смысла тебе здесь оставаться. Я никогда не выйду за тебя замуж. Я вообще ни за кого не выйду. Я приняла решение.
– «Никогда» – большой отрезок времени, – ответил он, вскинув брови. – Стань моей женой, и, если нам это не понравится, мы не будем часто видеться. Раз в год, на лестничной площадке.
Обругав его, Дженова отвернулась и ушла. Она была уверена, что он последует за ней, чтобы допекать уговорами, но он не шелохнулся. Вероятно, понял, что сказал достаточно. Что же ей с ним делать? Она может приказать солдатам выставить его за ворота или взять под стражу и запереть в темнице. Или заткнуть ему рот кляпом, чтобы он не болтал.
Ситуация создалась тупиковая.
Дженова думала, что у Генриха больше гордости, что он не станет задерживаться там, где его не хотят видеть, особенно после того, как она ответила, ему отказом. Но может статься, что именно из-за гордости он и не уехал. Она жестоко уязвила его своим отказом – его, лорда Генриха, самого красивого мужчину в Англии, – и теперь он намерен залечить рану, заставив ее умолять его взять ее в жены.
– Это невыносимо, – пробормотала она. – Я не могу терпеть его присутствие здесь. Не хочу, чтобы он становился моим мужем из чувства долга и вежливости! Он что-то скрывает. Но что?
Она любит его и хочет, чтобы он любил ее! Слова эти едва не слетели с ее языка. Дженова опасалась, что если не поостережется, то когда-нибудь произнесет их вслух. И Генрих, может их услышать. Как же он тогда посмеется над ней! Его гордость восторжествует и засияет прежним блеском.
А ее собственная будет повержена.
Дженова выпрямила спину. Нет, она этого не допустит. Однако что-то было не так. Она это знала, сердцем чуяла. Генрих что-то скрывал от нее и из-за этого мучился.
Дженова поклялась себе, что заставит его заговорить. Придумает, как это сделать. А не удастся, тогда между ними все будет кончено.
«Черный пес» представлял собой одноэтажное здание со складом с одной стороны и пекарней – с другой. Если бы не доска снаружи с изображением довольно свирепой собаки, Роне пришлось бы спрашивать, куда ехать. Когда она спешилась, ноги у нее дрожали, и она с трудом дошла до низкого дверного проема.
Последние два дня она жила в страхе, опасаясь, как бы отец не помешал ей пойти на встречу с Рейнардом. Алфрик большую часть времени проводил, запершись в своей комнате. Глаза у него провалились, и выглядел он унылым. Рона и сама была близка к депрессии, однако надежда на свободу приободряла ее.
Сегодня утром, подслушав разговор Жан-Поля с отцом, она едва не растеряла остатки смелости. И единственным ее желанием было повернуться и бежать прочь.
Роне все опротивело: отец, Жан-Поль, хныканье Алфрика. Она даже сама себе опротивела. Угнетала также мысль, что она вынуждена нести ответственность за брата. Они должны бежать! Если и на этот раз им не удастся попасть в Нормандию, другого раза не будет.
За дверью слышался гул голосов. Пахло дымом, элем и едой. Рона пыталась определить, где находится. Откуда-то сбоку донесся голос, заставивший ее вздрогнуть.
– Мне отвести в стойло вашу лошадь, миледи?
Сквозь густую челку рыжих волос на нее смотрели мальчишеские глаза, голубые, как летнее небо.
– Да, спасибо. Скажи, а Рейнард уже здесь?
Голубые глаза сузились и стали хитрыми.
– Да, миледи. Он вон там, у огня.
В следующий миг он исчез, оставив Рону одну. Она уставилась в угол, куда указал парнишка, стараясь хоть что-то разглядеть в полумраке.
