Сэр Дэниел чуть-чуть склонил голову, словно угадал скрытое послание по ее презрительной интонации, и вышел; Крессида слышала, как он, подозвав пажа, наказывает передать в конюшни, чтобы оседлали его лошадь.
В эту ночь Мартин пришел в ее спальню. Алиса, не дожидаясь приказа, неслышно удалилась. Крессида с тревогой ждала, когда муж подойдет к кровати. Она прекрасно понимала, что он кипит яростью против нее, но пока он ничем не выражал намерения ни бранить ее, ни наказывать.
Он бесстрастно смотрел на нее сверху вниз, и она с трудом заставила себя не отпрянуть от него опять, как там, в кабинете.
— Я послал нарочного к твоему отцу с просьбой забрать тебя с собой в его поместье… Ты будешь жить там несколько месяцев, пока я не смогу приехать и отвезти тебя в Рокситер.
Она растерянно смотрела на него.
— Как, уже завтра? Так скоро… У меня совсем не будет времени собраться…
— Я распорядился, чтобы твоя горничная и другие слуги позаботились об этом… рано утром все должно быть готово.
— Я знаю, вы говорили, что мне лучше покинуть Лондон на лето, но нельзя ли мне подождать, пока вы сможете сами отвезти меня в Рокситер? — взмолилась она.
Он холодно произнес:
— Мое решение вам известно. Извольте на этот раз подчиниться безоговорочно.
— Как… как долго мне там оставаться до…
— Понятия не имею. Но о дальнейших моих распоряжениях вы будете уведомлены через курьера.
Он говорил таким ледяным тоном, словно решил избавиться от надоевшей ему докучливой любовницы. Крессида проглотила горькие слезы. Она дорого обошлась мужу, ведь то и дело вынуждала его прощать ее. Значит, вот каков результат их совместной жизни — и отныне обоим им остается лишь пристойно терпеть эти узы, которыми их связали? Но Крессиде было этого мало! Она вкусила от плода любви, и он показался ей сладок. Ей хотелось притянуть к себе Мартина, заставить его любить себя, как это уже было однажды, но она знала, что у нее не хватит духу. Ей не оставалось ничего иного, как надеяться и молиться, что когда-нибудь в будущем он найдет в своем сердце силы простить глупенькую девочку-жену, которая столько раз ставила его в ложное положение, а сегодня еще и вынудила совершить измену.
Ей хотелось заплакать, умолять Мартина не оставлять ее, но это было бы бесполезно, и она не желала бередить его раны бессмысленным ребяческим поведением.
Она откинула назад волосы и постаралась улыбнуться плотно сомкнутыми губами.
— Как пожелаете, милорд. Родители будут рады, что я проведу какое-то время с ними.
Он выразительно поглядел ей в глаза.
— Ваше присутствие, быть может, помешает вашему отцу участвовать в каких-либо неблаговидных акциях.
Ее глаза расширились, и он холодно кивнул ей; затем, уже направляясь к двери, сказал:
— Я пошлю с вами Филиппа Кентона. Питер Фэйрли в ближайшие месяцы будет нужен мне самому.
У нее опять пересохло во рту. Питер Фэйрли — его оруженосец. Значит, он допускает, что юноша может понадобиться ему на поле боя?
Он поднял дверную щеколду, и она едва удержала готовый вырваться из груди крик. Быть может, она видит его в последний раз. И, словно в подтверждение ее мысли, он сказал холодно:
— Я покину дом до вашего отъезда, убедившись, что для вашей поездки все готово. Без сомнения, отец ваш отправит курьера, чтобы уведомить меня о вашем благополучном прибытии и о том, что вы в добром здравии.
Ни прощального поцелуя, ни заверений в преданности. Лишь эти холодные слова — последние перед расставанием, а ведь, по его словам, расстаются они на долгие месяцы… Она дождалась, когда двери за Мартином закрылись, и, уткнувшись в подушки, долго рыдала, выплакивая накопившееся горе.
Они возвращались в родные места без особых приключений, впрочем, как и тогда, когда ехали в Лондон, и на сердце у Крессиды скребли кошки. Она изо всех сил старалась выглядеть веселой, а приступы отчаяния объясняла мыслями о смерти королевы, к которой, как знали ее родители, она была глубоко привязана.
Даже вид любимого родного поместья не мог полностью развеять ее тоску, хотя домочадцы встретили ее радостно и она снова почувствовала себя в той любовной атмосфере, которая так много значила для нее с самого раннего детства.
Сэр Томас Проссер часто навещал сэра Дэниела, и они, по-видимому, сохранили прежние дружеские отношения, однако о Хауэлле ни разу не было сказано ни слова, и Крессида не знала, удалось ли ему благополучно покинуть королевство.
Хотя она по-прежнему сердилась на него за то, как постыдно он использовал ее тогда в королевском дворце, ей все-таки не хватало старого друга. И когда она, как и в былые дни, выезжала верхом в сторону Ладлоу, ей часто мерещилось, что вот-вот навстречу появится он. Во всяком случае, никаких известий о том, что он схвачен, не приходило, а поэтому оставалось надеяться, что с ним все хорошо.
Вскоре после приезда в Греттон сэр Дэниел отправил к лорду Мартину курьера, как тот и просил, с сообщением, что жена его жива и здравствует. Граф прислал в ответ формальное письмо сэру Дэниелу с изъявлениями благодарности за его заботу о Крессиде и столь же формальное письмо Крессиде, заверяя ее в своей неизменной преданности и в надежде скоро увидеть ее в поместье Рокситер. Он ни словом не упомянул о том, что происходит во дворце, и, казалось, сознательно решил не давать ей пищу для дальнейших открытий: вдруг что-то дойдет до ушей кого-либо из баронов, которых подозревают в тайном сговоре с Генрихом Тюдором, и делу короля опять будет нанесен урон.
Крессида страстно надеялась, что дело обстоит именно так, но недели шли за неделями, надежд оставалось все меньше, и, хотя ее мать деликатно избегала скользкой темы, Крессида знала: родители считают ее брак несостоявшимся.
По-видимому, Хауэлл все-таки кое-что им рассказал из того, что Крессида сгоряча ему открыла, как ни просила она сохранить их разговор в тайне. Без единого сказанного слова родители дали ей понять, что они этим обстоятельством даже довольны, и она не стала разуверять их. На Алису она всегда могла положиться, Алиса будет молчать.
Новости доходили до них через странствующих торговцев, менестрелей и скотоводов, гнавших свои стада на запад, к приграничным с Уэльсом городам Херифорд и Глостер.
Король объявил своим наследником Джона Линкольна, сына своей сестры. Притязания молодого графа Варвика, сына покойного брата, даже не были приняты во внимание. Земли Кларенса и его права на наследование престола все еще признавались незаконными по акту о лишении гражданских и имущественных прав за измену, а его сына и наследника объявили слабоумным.
