– Я горжусь, что наравне с вами оказалась первой, кто надел платье без нижней юбки и корсета, хотя только однажды появилась в нем без шифоновой накидки, и это сразу же вызвало громкий скандал. Сестра заявила, что я появилась на публике в дезабилье!
Генриетта рассмеялась.
– Но, слава Богу, вкусы, кажется, меняются. Мариано создал стиль вне времени, он не подвластен диктату моды. Думаю, что вы это тоже поняли с самого начала.
– Да, без сомнения, – призналась Жюльетт. – По множеству причин я никогда не откажусь от него.
– Полагаю, когда вы увидели платье от Фортуни при каких-то необычных обстоятельствах, – мне неизвестно каких и где – вам не вручили маленькую круглую коробочку, предназначенную для аксессуаров к нему, которую обычно получает каждый покупатель.
– Нет, не получила.
– Нашим покупателям всегда вручают такие коробочки. Вы тоже получите, – Генриетта подошла к одному из юношей-продавцов, затем возвратилась. – Вы заберете ее, когда будете уходить.
– Благодарю вас, – Жюльетт остановилась у одной из дельфийских туник и коснулась шелка, отметив, что его, вероятно, красили несколько раз, чтобы добиться серебристого и одновременно голубовато-зеленого оттенка.
– Это необычайно красиво. Мне уже приходилось видеть другие плательные шелка, которые окрашены по такой технологии.
– Это – еще один метод, усовершенствованный Мариано. Часто ткань приходится красить много раз, чтобы добиться в точности той изысканной комбинации оттенков, к которой он стремится.
Жюльетт поняла, что осмотрела только часть магазина, хотя провела здесь уже довольно много времени, рассматривая всю эту роскошь. Она уже потеряла счет отделениям, которые они прошли.
– Как огромен ваш магазин! В нем можно заблудиться.
– Это один из самых обширных залов Венеции, – Генриетта рассказала многовековую историю Палаццо Орфей. Могущественное семейство Пезаро провело в нем два столетия, после чего переехало в другой дворец, но и после отъезда хозяев Палаццо на протяжении многих десятилетий продолжал оставаться местом многолюдных торжеств, банкетов, балов, концертов и спектаклей. Со временем особняк купил Фортуни, и при нем блестящая история здания приобрела новый размах и новое великолепие.
Не прерывая рассказа, Генриетта провела Жюльетт к драпированным дверям, по обеим сторонам которых в великолепных восточных вазах стояли огромные цветущие растения. В ту минуту, когда она объясняла предназначение дверей, служивших «черным» входом в дом, со стороны одного из входов зазвенел звонок, и продавец поспешил к дверям, встречая покупателей, выходивших из гондолы.
– Какой романтичный способ ездить за покупками, – заметила Жюльетт, когда они с Генриеттой отправились в обратный путь по магазину.
– Мне тоже так казалось, когда я только что приехала в Венецию, но очень скоро вы будете воспринимать все виды водного транспорта как поездку на такси или омнибусе в Париже. А сейчас мы осмотрим остальную часть Палаццо, и начнем с ателье-салона. Мариано нравится заниматься живописью в одной его части, а развлекаемся и устраиваем вечера – в другой, которую называем «салон». Наше жилище примыкает к Палаццо и по сравнению с ним очень маленькое. В салоне-ателье вы увидите несколько картин, гравюр и скульптур Мариано. Он также интересуется фотографией и имеет свою фотолабораторию.
– Что же он любит фотографировать?
– Все – от семейных портретов до городских пейзажей. В библиотеке есть несколько альбомов его работ. Мне едва ли стоит добавлять, что большая часть фотографий – виды Венеции с присущей им чудесной сменой освещения, и мои портреты в одежде от Фортуни.
Женщины поднялись по лестнице, заглянули в демонстрационный зал, где было выставлено еще большее число моделей, затем вошли в комнату, столь же обширную, как и торговый зал. Множество дверей вели в боковые комнаты, а широкая стеклянная дверь открывалась в лоджию. Зал также разделяли занавеси, выполненные из старинного бархата экзотических расцветок. Многие занавеси раздвинули, и эту обширную, поистине дворцовую залу можно было увидеть во всю ее величину до той части, которая называлась ателье-салон и располагалась в противоположном конце. Там виднелся мольберт с холстом, залитый потоком света из высоких готических окон, в идеальной симметрии соответствовавших тем, что сейчас находились за спиной Жюльетт. Она стояла, околдованная красотой окружающего интерьера.
С потолка свисали лампы, изготовленные по рисункам самого Фортуни, напоминавшие планету Сатурн с его кольцом. Мебель потемнела от времени, но уютно оттенялась обитыми шелком стенами. Здесь были и крытые бархатом кушетки с обилием разбросанных на них подушек, своим видом обещавшие приятную беседу и добрые воспоминания в кругу милых и добрых друзей.
– Я чувствую себя так, словно попала во дворец к великому восточному владыке, – с восторгом заметила Жюльетт. Впечатление усиливалось роскошно украшенными и усыпанными драгоценностями старинными одеждами на манекенах и шелками, мягко облекавшими поверхность столов из красного дерева.
Генриетта пояснила, что многое, включая занавеси, оружие, а также венецианское стекло и персидские ковры, унаследовано Фортуни от отца, и он до сих пор продолжает дополнять эту редкостную коллекцию новыми и новыми экспонатами.
Собственные полотна и скульптуры Фортуни находились в этом дворце в самом изысканном из возможных окружений. Жюльетт, с интересом рассматривавшая каждую деталь обстановки, внезапно обратила внимание на большую картину в раме, стоявшую отдельно. У нее перехватило дыхание, когда она поняла, что на ней изображено.
– Как называется эта картина?
Генриетта, присевшая на кушетку, заметила странную реакцию Жюльетт на полотно, ее внезапно остановившийся завороженный взгляд.
– Это одно из произведений вагнеровского цикла Мариано: Зигмунд, обнимающий Зигмунду. Вы, конечно, помните, это сцена из первого акта «Валькирии».
Жюльетт продолжала, не отрываясь, всматриваться в картину. Пара соединилась в страстном поцелуе, подобном неудержимому альпийскому ветру, что разметал волосы Зигмунды и вздымал плащ Зигмунда. Герой с такой силой прижимал к себе любимую, что буквально раздирал ее одеяния в клочья, обнажая упругое крупное тело воительницы. Жюльетт почувствовала, что дрожит. Вот так же прижимал ее к себе Николай в тот вечер, когда она возвратилась домой из Лондона и безумная от счастья вбежала к нему в мастерскую. Ей казалось, что она снова чувствует рядом это сильное мускулистое тело, рот, жаждущий поцелуя.
– Что-нибудь случилось? – вопрос Генриетты вывел ее из состояния транса.
