Иногда в ее рассудке, почти поврежденном из-за обрушившегося на нее горя, проносились странные видения. Сначала ей мерещилась Клотильда, о потере которой она все еще печалилась, а теперь и Филипп. Окажутся ли они, в конце концов, в раю вместе? Было ли это ей наказанием за то, что она растоптала любовь Клотильды? Теперь она не сомневалась, что ее кузина его по-настоящему любила.
Иногда она так оплакивала Филиппа, что у нее случались истерики, и она заливалась горькими слезами, с ненавистью проклиная всех тех, кто погубил ее мужа. Будучи уверенной в его полной невиновности, она подозревала, что все дело в доносчике. Он наверняка существовал — Анжела в этом ни на минуту не сомневалась, хотя Огюст отказывался подтвердить ее подозрения. На протяжении многих часов она могла бесплодно рассуждать о том, было ли Марии-Луизе известно об этом заговоре. Она подозревала и виконта, вспоминая те едкие замечания, которые он порой отпускал в адрес Филиппа. Она инстинктивно ощущала, что этим провокатором могли быть либо он, либо она.
Как только к Анжеле вернулась способность здраво мыслить, она начала строить планы своего отъезда в Луизиану. Она обратилась с просьбой к де Ремюза помочь отплыть на ближайшем корабле, отбывающим в Новый Орлеан.
— Сейчас весьма опасно путешествовать морем, — возразил он. — Ведь мы находимся в состоянии войны с Англией.
— Ну и что? — воскликнула Анжела. — Она твердо стояла на своем, и он в конце концов пообещал сделать все, что сможет.
Огюст достал ей место на корабле, и она, занимаясь подготовкой к предстоящему путешествию, понемногу стала отвлекаться от обрушившегося на нее горя. Иногда мысленно она все чаще покидала Париж и переносилась в "Колдовство", возвращаясь к той жизни, которую она когда-то там вела. Ее воспоминания отходили на второй план, когда она наблюдала за упаковкой того, что намеревалась взять с собой домой, — новые отрезы, кое-какую мебель, пару прекрасных хрустальных канделябров. Думала она и о том, какие подарки привезет тетушке Астрид и дядюшке Этьену; как ей будет приятно выплакать все свое горе на груди у Мими. "Нужно будет что-нибудь купить и для Жана-Батиста, — подумала она, — и для других слуг в доме, и для сына Мими Оюмы, который, вероятно, стал уже юношей. Как прекрасно будет снова увидеть их всех вместе!"
Она, вынув из коробки свое ожерелье с бриллиантами и сапфирами, только что выкупленное у ростовщика, пыталась припомнить, что ей говорил Филипп по поводу того, что она должна передать его какому-то наследнику, но ее размышления прервала Жанна.
— К вам, мадам, какая-то молодая женщина, но она отказывается назвать свое имя и говорит, что приготовила для вас сюрприз.
Анжела была несколько озадачена.
— Она здесь прежде бывала?
— Нет, мадам, но, кажется, она мне знакома. Она пришла с ребенком. Я проводила ее в гостиную. Надеюсь, я правильно поступила?
Может, это кто-нибудь из ее знакомых по Луизиане, но как она здесь оказалась в военное время? Как ей хотелось увидеть наконец знакомое лицо.
Анжела сошла по лестнице и, открыв дверь в гостиную, пораженная, остановилась. Ее словно пронзила молния.
— Это ты? — прошептала она.
Перед ней стояла Минетт, хотя Анжела все еще не верила собственным глазам.
— Жанна меня так и не узнала.
Не было ничего удивительного в том, что горничная не узнала в ней ту девушку, которую она называла посудомойкой. У Жанны никогда не было такого богато отделанного платья, как у Минетт, такого поразительного фасона. Не видела она и таких детей, как этот, в таком прекрасном камзольчике серо-голубого цвета, с маленькими медными пуговичками и в белых бриджах. Он не держался за юбку Минетт, а стоял с таким чувством собственного достоинства, которое не могло не внушать Анжеле уважения к нему.
Хотя Минетт была еще очень молода, в ее фигуре явно просматривалась подлинно женская зрелость. У нее была золотисто-бледная кожа, классические черты лица, первые признаки которых Анжела стала замечать, когда та была ребенком. Теперь она не сомневалась, что видела ее тогда. Именно Минетт встретилась ей в карете на набережной однажды вечером, когда Анжела с удивлением заметила, как эта одинокая пассажирка напоминала ей ее беглую рабыню. Неприязнь, которую она всегда испытывала к дочери Мими, вновь давала о себе знать.
— Я всегда была уверена, что ты станешь красоткой, Минетт, — сказала она.
— Благодарю вас, дорогая сестричка.
Анжела застыла от неожиданности.
— Как ты смеешь обращаться ко мне с такой фам… фам… — но так и не смогла выговорить. Она вдруг мысленно вновь перенеслась в ту маленькую комнатку с низким потолком, где она случайно стала свидетелем появления на свет Минетт. Голова у нее кружилась, глаза ничего перед собой не видели, кроме этой варварской жестокой сцены, теперь отчетливо всплывшей у нее в памяти. Впервые с того времени, когда это произошло, она опять ясно увидела эту кровавую сцену в плохо освещенной хижине, которая вызвала такой глубокий шок у не подготовленной к этому одиннадцатилетней девочки.
Она видела себя ребенком, чья мать умирала, когда она в беспамятстве бежала по тропинке к невольничьему кварталу, чтобы забыться в объятиях доброй Мими. Она вспомнила этот страшный вопль и Мими, лежащую на кровати, с высоко задранными ногами. Две женщины держали ее за согнутые колени, а она, хватаясь руками за спинку кровати, все время дергалась, а ее искаженное криками лицо покрылось потом. Она увидела, как у нее между ног появилась маленькая головка, как одна из женщин, протянув к ней руку, начала тащить ее на себя, как потом держала за маленькие ножки бледное окровавленное существо, которое должно было превратиться в Минетт.
Когда ее отец вошел в комнату с ножом в руке, у Анжелы больше не было сил переносить эту сцену и она убежала прочь. Когда она в ту ночь добежала до своей комнаты, ее вырвало. Все эти годы ей казалось, что она уже давно позабыла обо всем пережитом, но оказалось, только вот до этого момента.
— Да, — произнесла Минетт. Она, казалось, по лицу Анжелы догадывалась о всех переживаемых ею чувствах, хотя, конечно, не могла понять их истинную причину. — Да, — повторила она. — Я вторая дочь вашего отца, ваша единокровная сестра, но вам ведь давно было об этом известно, не так ли?
Все еще находясь под воздействием пережитого, Анжела ничего не могла возразить. Конечно, она и до этой неожиданной встречи все знала.
О таком, вообще-то, стараются не думать, еще меньше говорить. Выходит, ее отец с Мими… Знала ли об этом ее умирающая мать? Знала ли она, что ее напуганная дочь бежала к Мими, как к своей любимой мачехе…
