Сорок восемь часов их совместного пребывания вот-вот истекут. Поглядывая на мирно спящую у него на руках обнаженную красавицу, Адам не мог не думать о том, что все сложилось бы иначе, встреть он ее несколько лет назад, до брака с Изольдой, который внес в его жизнь столько мерзкой сумятицы и так дурно повлиял на его характер и на его отношение к женщинам…
Адам тут же приструнил себя, понуждая рассудок к более холодному анализу. То, что они так долго, так упоенно и так замечательно занимались любовью с Флорой Бонхэм, могло быть причиной его странной нежности по отношению к ней. Об этом ни в коем случае нельзя забывать!
Сейчас, когда каждая клеточка тела помнит о веренице чудесных пароксизмов страсти, ему слишком трудно разделить, что в его теперешнем чувстве влюбленности идет от заурядной благодарности за высококлассные постельные утехи, а что имеет более благородные источники. В жизни молодого графа бывали женщины, которым удавалось вызвать в нем на некоторое время снисходительную нежность насытившегося самца. И где эти женщины, на миг умилявшие его? Судя по опыту, к зиме он забудет даже имя своей весенне-летней возлюбленной! Конечно, эта связь ничем особенным от других не отличается…
Однако что-то в глубине души противилось холодной логике и подсказывало, что на этот раз все обстоит как-то иначе… Запутался он в своих чувствах — вот и не спится.
Флора пошевелилась на его руках, теснее пристраиваясь к нему, — как спящий котенок. Адам улыбнулся. Она вернула ему способность быть счастливым. Он ощущал тихую радость: одно то, что она рядом, вызывало счастливую улыбку на его губах.
В приливе чувств Адам наклонил голову и нежно поцеловал завитки волос на лбу девушки. И как раз в эту секунду на улице кто-то истошно закричал чуть ли не под окнами гостиницы:
— Мигер умер! Мигер утонул!
Прибывший откуда-то курьер осадил лошадь у входа в «Приют плантатора». Не прошло и минуты, как раздались выстрелы. Это толпа мужчин высыпала из салунов: кто-то призывал к вниманию, кто-то выражал радость или просто бьющие через край пьяные эмоции.
Флора спала так крепко, что ее разбудила лишь вторая волна пальбы.
Она обвила его шею руками, сонными глазами с любовью посмотрела вверх на лицо Адама и спросила:
— Опять перестрелка?
— Не волнуйся, душа моя, — ласково произнес Адам. — Это курьер с известием о смерти Мигера.
Но в следующее мгновение он нежно покрепче обхватил ее и встал с кресла. Отнеся девушку на постель, он сказал, по-прежнему ласково, однако твердым тоном:
— Спущусь ненадолго вниз. Выясню детали.
— Как замечательно! — тихонько пробормотала еще толком не проснувшаяся Флора. — Теперь этот дурак не будет преследовать ваше племя.
— Спи, биа, я мигом вернусь.
Адам поцеловал ее и хотел было идти, но она вдруг вцепилась в него и зашептала:
— Не уходи, не уходи… Останься, с тобой так сладко.
Адам продлил поцелуи. Её сонная мольба звучала так приятно, так возбуждающе для его ушей.
— Чудесная моя, — прошептал он, осторожно высвобождаясь из ее объятий, — дай мне только пять минут. И я буду опять весь твой.
— Теперь ты меня не забудешь, — капризно надувая губки, сказала девушка и томно прогнулась всем телом.
— Тебя разве забудешь… такую! — с улыбкой вздохнул Адам. — Не вздумай убежать. Жди меня.
Он оделся с мужским проворством и выбежал из номера, бросив Флоре на прощание воздушный поцелуй.
А Флора вдруг окончательно проснулась — под действием холодной волны страха.
Вот так оно и будет — когда он уйдет по-настоящему, окончательно. И это произойдет уже через несколько часов. Он уйдет — и оставит ее похожей на спущенный шар, ибо всю ее энергию, все ее жизненную силу он унесет с собой…
Флору пробрала зябкая дрожь — невзирая на жаркую ночную духоту. Девушка поспешила стряхнуть с себя эту гнусную меланхолию. Надо быть взрослой и разумной. Нельзя рассыпаться на части из-за того, что тебя бросил мужчина — каким бы красивым и желанным он ни был. В ее наполненной жизни достаточно устремлений и занятий — попросту некогда скулить и жалеть себя в связи с окончанием любовной связи. Это недостойно независимой умной женщины.
Она рывком встала с постели и решительным шагом направилась в гостиную, словно хотела побыстрее удалиться из спальни, где каждая вещь напоминала о любовных играх, где сам воздух, казалось, еще дышал страстью. Лучше не дразнить попусту свои чувства напоминаниями о прошедших упоительных часах, твердила она себе.
Но и гостиная наводила на все те же мрачные мысли — ибо здесь они занимались любовью чуть ли не в каждом углу. Тут, там, и там, и там…
Обведя комнату взглядом. Флора горестно вздохнула. Схватив со стула небрежно брошенную на спинку Адамову сорочку, она порывистым жестом прижала ее к своей голой груди — как будто этим куском шелка могла закрыться от горестных размышлений. Куда там! Сорочка пахла Адамом.
Наплыв эмоций был так велик, что Флора проворно отшвырнула сорочку прочь, словно змею. После этого нервы разыгрались до того, что она, по-прежнему голая, стала вышагивать по периметру комнаты. Черт побери этого Адама! Никогда раньше мужчины не приводили ее в состояние внутреннего смятения и душевного разброда. Никогда! Чтобы вот так переживать, маяться и голышом метаться по комнате — нет, такое впервые! Обычно мужчины были милым развлечением, способом развеяться между учеными трудами — забава в ряду других забав. Душа ее почти не участвовала в любовных приключениях. Было занятно лишиться девственности, было занятно опробовать разных мужчин в постели. Но чтобы трепетно любить, трагически страдать, охать, ахать и суетиться и вообще переживать весь тот вздор, что описан в романах, — такого не бывало. И вот — пожалуйста! Это отвратительно, глупо и недопустимо!
Натыкаясь на какие-то предметы мебели, Флора раз десять обежала всю гостиную, постепенно доводя себя до состояния, близкого к исступлению.
И к своему величайшему ужасу, когда Адам вошел в номер, она сделала то, что достойно лишь самой последней дуры: кинулась к нему, обхватила его, как испуганный темнотой и одиночеством ребенок, и разрыдалась у Адама на груди.
— Извини… извини, пожалуйста, — лепетала она между всхлипами, но взять себя в руки никак не могла, и потоки слез продолжали литься из ее глаз.
Молодой человек был несколько ошарашен.
— Что случилось? — снова и снова спрашивал он, ласково поглаживая ее по волосам.
— Ничего… все замечательно, — выдавила из себя Флора и заплакала пуще прежнего.
Он обнял ее и нежно зашептал:
— Прости, золотце, я не должен был уходить. Скажи же, что случилось?
