А вокруг горящего дворца толпился народ. Все гадали о том, как мог разразиться пожар, и где – в самом Зимнем!
А между тем уже за два дня до катастрофы из отдушины отопления в Фельдмаршальском зале, близ выхода в Министерский коридор, ощущался запах дыма. Говорили, что где-то неисправен дымоход, однако чинить его, полагаясь на русский авось, только собирались, но никак не начинали. Особенно сильно этот запах ощущался днем 17 декабря, затем он исчез и появился вновь только в начале восьмого, вечером.
Струйки дыма, показавшиеся вскоре из отдушины в зале и в соседней комнате дежурного флигель-адъютанта, встревожили дежурную прислугу. Наряд пожарной роты обследовал отдушину, чердак над нею и дымовую трубу на крыше, обильно залив все водой из брандспойтов. В то же время несколько пожарных спустились в подвал, где, казалось, и обнаружили причину появления дыма.
Отдушина в Фельдмаршальском зале, как и печь во флигель-адъютантской комнате, по предположению пожарных офицеров, сообщалась со стояком, в котором сходилось несколько дымоходов, в том числе главный – от очага аптечной дворцовой лаборатории. Дворцовая аптека помещалась в первом этаже, под Министерским коридором, а лаборатория еще ниже, в подвале, под флигель-адъютантской комнатой.
Здесь-то, в кладке трубы над аптечным очагом, где варились лекарства, было проделано отверстие, сквозь которое по окончании топки, естественно, вытягивало из помещения и все тепло. Поэтому постоянно ночевавшие в аптечной лаборатории мужики-дровоносы затыкали отверстие рогожей. Эту-то тлеющую, дымящуюся рогожу извлекли из отверстия и залили водой.
Но прошло всего несколько минут, и дым повалил в Фельдмаршальский зал с новой силой, а когда пожарные приступили к вскрытию паркета близ отдушины, то при первом же ударе ломом на них рухнула ближайшая к Министерскому коридору фальшивая зеркальная дверь, и за нею вдруг вспыхнуло и разлилось во всю высоту открывшегося пространства яркое пламя. Тотчас оно появилось и выше, на хорах, в соседнем Петровском тронном зале. Попытки залить пламя из пожарных труб ни к чему не привели. Одна за другой падали с хоров обгоревшие части балюстрады, уже горели деревянные позолоченные люстры, огонь пожирал деревянные крепления ниши Петровского зала, а главное – уже перешел на балки чердачных перекрытий.
Приехавший из театра император приказал разбить окна на хорах Фельдмаршальского зала, так как помещение уже наполнилось дымом. С притоком свежего воздуха огонь еще яростнее рванулся в двух направлениях: из Петровского к Гербовому залу, к Военной галерее 1812 года и церкви, и в другую сторону – к Невской анфиладе, угрожая расположенным за нею личным комнатам царской семьи. Сухие вощеные паркеты, окрашенная масляной краской или золоченная по левкасу резьба наличников и светильников, холсты живописных плафонов и, наконец, целый лес чердачных стропил не могли уже быть потушены силами двух рот дворцовых пожарных и нескольких городских пожарных частей, прибывших им на помощь.
Только теперь выяснилось, что на чердаках дворца нет ни одного брандмауэра!
Чтобы преградить огню доступ к личным комнатам царской семьи, солдаты начали носить кирпичи со двора по церковной лестнице и возводить глухие стены в Концертном зале и на чердаке над ним. Но пламя бежало одновременно по стенам, полам, потолкам, по чердаку, охватывая все новые участки. Скоро работа солдат стала бессмысленной; стены поднимались слишком медленно, а огонь уже подступал к Концертному залу. Оставалось только спасать то, что могли поднять люди.
* * *
Зарево пожара Гриня заметил, едва выскочил на Гороховую. Все небо было страшного желто-горячего цвета[21].
На миг он замер, а потом вспомнил, что за ним погоня, и припустил куда глаза глядят. Несмотря на то что стояла глухая ночь, улицы были полны народу. Все смотрели на зарево.
– Зимний дворец горит! – неслось со всех сторон. – На всех каланчах фонари подняли!
В каждой части города давно были учреждены свои пожарные команды. При каждой имелась пожарная каланча с открытой галереей. По этой галерее день и ночь ходил часовой и с высоты высматривал, не горит ли где-то. Завидев пожар, часовые поднимали условные сигналы: днем – шары, ночью – фонари. Чем сильней горело, тем больше шаров или фонарей было поднято в вышину.
Сейчас на всех городских каланчах взметнулись ввысь пять фонарей, что означало – беда пришла нешуточная. Да, впрочем, это было ясно и без всяких фонарей. Потом рассказывали, что зарево над Зимним видели крестьяне окрестных деревень и путники на дорогах за 50–70 верст от столицы.
«Зимний дворец?! – ужаснулся Гриня, услышав это. – Но ведь там Маша!»
Он повернул было с Гороховой вправо, но путь его пересекли несколько колымаг, запряженных тройками лошадей. В каждой повозке по обеим сторонам, свесив ноги, сидели с десяток человек в серых полукафтанах с голубыми погонами, в шароварах и сапогах. Поверх кафтана поясная портупея с чехлом для топора. На головах бронзовые каски с чешуей[22]. Рядом с каждым стояло ведро, ручная труба; лежали лопата, крюк и железный щит.
Чудилось, это войско двинулось на битву.
Рядом с кучером первой повозки восседал важный человек в золоченой каске с армейским гербом, в двубортном полукафтане темно-зеленого сукна с серебряным шитьем. Его талию опоясывала портупея, хромовые сапоги сверкали, а на боку топорщилась шпага.
Вид у него был – ну прямо тебе фельдмаршал накануне решающего сражения.
– Брандмейстер весьма лих, – сказал кто-то рядом. – Да и прочие спуску огню не дадут, решительный народ! Покатили, голубчики, спасители пожарные! Со всей амуницией покатили!
И впрямь – за повозками с людьми мчались телеги с большой заливной трубой, чаном для воды и парусиной; тут же были навалены вилы, лестницы, большой крюк с цепью; рота оснащалась топорами, ведрами, щитом, лопатами, ручными трубами, крюками.
– Воды мало, – сказал кто-то в толпе. – Что ж одну-две бочки с собой взяли, и только?
– Там Нева рядом, – ответили ему. – Рукава к реке протянут и станут оттуда воду качать. Небось такую махину, как дворец, и сотней бочек не затушишь!
Путь освободился, Гриня побежал, шныряя переулками, сокращая путь как мог. Зарево ширилось, наливалось краснотой, и запах дыма был уже очень силен.
Он выбежал к Дворцовой площади и увидел, что гвардейцы образовали сплошную цепь вокруг горящего здания, не пропуская к нему никого из непрерывно сгущавшейся толпы. Солдат расставили так, чтобы между ними и дворцом оставались Дворцовая площадь и Адмиралтейский проезд. И на это пространство складывали выносимое из дворца имущество. За несколько минут на затоптанном снегу начали вырастать беспорядочные груды всевозможных предметов. Мебель, посуда, мраморные статуи, каменные и фарфоровые вазы, хрусталь, картины, ковры, драпировки, сундуки, белье и одежда, книги и альбомы, туалетные и письменные принадлежности, бронзовые часы, люстры и канделябры – роскошное и ценное имущество царского жилища причудливо перемешалось со скарбом лакеев, поваров, трубочистов, ламповщиков, дровоносов и других чердачных, подвальных, угловых жильцов дворца. Ведь всего во дворце жило не менее трех тысяч человек.
