Селест коротко вскрикнула. Мать подняла глаза от книги, которая лежала у нее на коленях, но которую она не читала.
– Все в порядке, мама. – Селест отправила Жака на кухню принести свежего кофе взамен того, что остыл в нетронутом кофейнике, стоявшем на столе перед матерью. А сама поспешила к входной двери.
– Здравствуйте, мадемуазель Сазерак, – сказала Мэри. – Я так рада, что застала вас дома. Вы…
Селест не дала ей договорить.
– Убирайся! – прорычала она. – Нет у тебя семьи в Новом Орлеане. Убирайся и не возвращайся никогда! Я тебя знать не знаю, поняла? Убирайся и оставь меня в покое! – Она со страшным грохотом захлопнула дверь.
Мэри поморщилась от этого грохота, повернулась и ушла. В соседнем доме горничная через окошко торговалась с угольщиком, стоявшим на тротуаре. Оба замолчали и с большим вниманием выслушали тираду Селест. Потом посмотрели на Мэри с неприкрытым любопытством. Она с улыбкой кивнула им.
– Я почему-то не очень удивлена, – сказала она.
Прожив неделю на Ирландском канале, она многому научилась. Среди прочего она усвоила и ту истину, которую ей открыла одна новая подруга: «Всегда жди худшего – и не будешь разочарована».
Еще она поняла, что если молодая женщина идет по улице одна, то это еще не грех и не преступление. Никто не сопровождал ее к дому Сазераков, и отсутствие провожатого ничуть ее беспокоило. Напротив, она ощутила пьянящее чувство свободы от того, что идет сама по себе и никому не обязана отчитываться. Теперь, когда то, чего она больше всего опасалась, случилось, она испытала такое облегчение, что у нее даже закружилась голова. Теперь не нужно ничего бояться. Все позади. Можно продолжать жить.
Свернув на Дюмэйн-стрит, она быстро прошла два квартала до рынка. Был уже десятый час, и наплыв утренних покупателей схлынул. Мэри беспрепятственно прохаживалась по рядам, глядя на товары, выставленные на продажу. Осмотрев все, она вернулась к тому торговцу гумбо, товар которого показался ей самым аппетитным.
– Крабов в гумбо положил? – спросила она, слегка имитируя акцент чернокожих.
Мужчина, помешивающий в котелке гумбо, широко улыбнулся:
– Много-много краба, зелль, и много рачка. Лучшее гумбо в Луизиане.
Мэри протянула маленькую монетку, называемую здесь пикаюн. За это ей выдали глубокую глиняную миску густой похлебки и ложку. Она ела с удовольствием – вдова О'Нил кормила вкусно и питательно, но креольскую кухню презирала. Мэри же недоставало этих блюд.
Опустошив миску, она вернула ее продавцу, похвалив кушанье. Он дал ей конфетку из кокоса с патокой.
– Ланьяпп, зелль.
Мэри поблагодарила его и пошла дальше, жуя липкую конфету. Она хорошо позавтракала и не нуждалась ни в гумбо, ни в конфете, она ела не ради насыщения. И не от огорчения из-за того, как с ней обошлись в доме Сазераков. Скорее, это было что-то вроде празднования. Теперь будущее было в ее собственных руках, и она отмечала это волнующее событие, делая все, что ей заблагорассудится.
Вскарабкавшись на гребень берегового вала, она посмотрела вниз, на реку, на океанские корабли с высокими мачтами, на горы товаров, ожидающих погрузки, на целенаправленный хаос людей, животных, повозок. Был ясный день, с реки дул холодный ветер, смягченный теплом солнца; на верхушках мачт хлопали на ветру разноцветные флаги десятков стран. Яркие краски были особенно заметны на фоне безоблачного голубого неба. Мэри ощутила небывалый прилив сил. В Новом Орлеане возможно все. Здесь есть место приключениям и радости жизни.
Потом она пересекла Пляс д'Арм, еще раз полюбовавшись на дома легендарной баронессы. Мэри пообещала себе, что когда-нибудь узнает, почему Карлос Куртенэ назвал баронессу самой выдающейся женщиной в Новом Орлеане. Второй дом длиной в целый квартал был, казалось, уже достроен. Мэри постояла возле пушки в центре площади, надеясь, что может появиться баронесса. Но никто не вышел. Ни один человек. Дома стояли безжизненные. Все двери были закрыты, кроме одной, слева от Мэри. Мэри подошла к ней и заглянула внутрь.
Дверь вела в магазинчик. Внутри стояли четыре прилавка, отделанных сияющим красным деревом. Стена была увешана полками, на которых красовались чепчики, английские блузки, шали, пелерины. К Мэри подбежала молодая женщина и спросила по-английски, на что бы ей хотелось взглянуть.
Мэри хотелось бы взглянуть на все, но лишних денег у нее не было, поэтому она покачала головой, вышла и направилась к собору, стоявшему в центре площади. После яркого солнца внутри собора казалось темно. Мэри постояла некоторое время, пока глаза не привыкли, потом перекрестилась, преклонив колени, и незаметно прошла в задний ряд, где встала на колени и зашептала:
– Благодарю тебя, отец мой небесный, что помог мне обрести счастье, которое я испытываю сегодня. – Она приподнялась, но затем вновь опустилась на колени. – И прошу тебя, помоги мне завтра, когда я отправлюсь искать работу, чтобы получать жалованье.
Выйдя из собора, Мэри прошла до Шартр-стрит, постоянно переходя с одной стороны на другую и заглядывая во все лавочки. Никто не выбегал ей навстречу, как та женщина в доме, построенном баронессой. Всюду были толпы покупателей, и Мэри могла спокойно наслаждаться элегантными, изящными, легкомысленными товарами, выставленными на продажу. Чтобы пройти шесть кварталов, ей потребовалось более трех часов.
Дойдя до Кэнал-стрит, она ускорила шаг. Теперь она не просто смотрела на красивые вещи, а делала покупки. Она поискала то место, о котором ей рассказывали, и почти сразу нашла его. Это было совсем нетрудно, так как на боковом фасаде здания большими буквами было выведено: «Д.Х.Холмс». Магазин показался Мэри таким огромным, как будто все лавочки на Шартр-стрит поместили под одну крышу. Она ходила от ряда к ряду, от прилавка к прилавку, ошеломленная разнообразием и обилием товара.
Из своего неприкосновенного запаса она извлекла пять долларов и потратила их с величайшей предусмотрительностью. В три часа она вышла из магазина с раскрасневшимся сияющим лицом. Она несла большой бумажный сверток, в котором находились крепкие дамские башмаки из черной кожи, коричневые вязаные перчатки, пять ярдов легкой шерстяной ткани альпака шоколадного цвета, два комплекта белых льняных манжеток и воротничков, коричневые пуговицы, нитки и две иголки. На голове у нее красовался новый вязаный чепчик с задорной ленточкой в бело-коричневую полоску, завязанной бантиком под подбородком.
В первый раз в жизни она покупала что-то сама для себя. Она нашла все, что искала. И у нее еще осталось шестьдесят центов. Достаточно, чтобы купить в булочной пирожных для друзей по пансиону и приехать домой на так называемой конке – название не вполне точное, поскольку вагоны городской железной дороги ходили на конной тяге лишь в центре города, а ближе к окраинам к ним прицепляли паровозик.
