– Миссис О'Нил, взгляните, что я принесла на десерт. – Мэри поставила на стол коробку из булочной, перевязанную ленточкой. – У меня был такой чудесный день!
Миссис О'Нил развязала ленточку, разгладила ее пальцами и свернула в аккуратный тугой кружок. Она положила ленту в коробочку, которую сняла с полки, и поставила ее на место. И лишь затем открыла коробку из булочной.
– Шоколад, – произнесла она, осторожно притронувшись к одному из пирожных и слизнув с пальца кусочек глазури. – Настоящий шоколад… Не пробовала настоящего шоколада, почитай, двадцать лет, а то и больше. – Она уселась на табуретку возле очага. – Значит, ты нашла свою бабушку, и она оказалась и вправду так богата, как ты предполагала?
– Нет. Нет. Вовсе я ее не нашла. Мадемуазель Сазерак захлопнула дверь у меня перед носом. Но это неважно. Я даже по-своему рада. Мне гораздо больше нравится самой заботиться о себе и жить так, как я хочу.
Вдова О'Нил хотела что-то сказать, но воздержалась. Девчонка сама скоро все поймет. К величайшему изумлению вдовы, Мэри все схватывала на лету. За ту неделю, что она прожила в пансионе, Мэри проявила массу старания и довольно успешно научилась стирать и гладить, подметать и драить полы, ориентироваться в квартале и в городе. Она также подружилась с другими постояльцами, в субботу сходила на исповедь, а в воскресенье к обедне. И что самое удивительное, она не задавалась и не рассказывала жалостных историй о том, как ее несправедливо лишили богатства. Миссис О'Нил почти полюбила ее. Она была бы только рада, чтобы Мэри жила у нее – при условии, конечно, исправной оплаты.
– Могу я одолжить у вас ножницы, миссис О'Нил? Я собираюсь сшить платье, в котором завтра пойду искать работу.
– Так ты умеешь шить, Мэри Макалистер?
– Да. Я когда-то уже сшила платье.
– А это ты сошьешь до завтра?
– Если надо, я могу проработать всю ночь.
– Понятно. Тогда тебе понадобится дополнительное масло для лампы.
– Ой, я об этом не подумала. Да, спасибо вам огромное.
– А иголку для этого твоего шитья ты купила?
– Купила. И еще ниток, и пуговиц, и миленький готовый воротничок с манжетами, которые можно отпороть и стирать отдельно. Я купила все необходимое.
– И булавки?
Воодушевление Мэри заметно поугасло.
– Не беда, – сказала вдова. – Можешь позаимствовать мою коробочку.
«Я, должно быть, спятила», – сказала вдова про себя, когда Мэри умчалась к себе в комнату, чтобы побыстрее приступить к шитью.
Одно из платьев, которые отдала Мэри Жанна Куртенэ, было муслиновое, бледно-зеленое, с узором в мелкий розовый цветочек. Пуговицами служили фарфоровые чайные розочки. Это было любимое платье Мэри, оно казалось ей самым нарядным из тех пяти, что достались ей от Жанны. К тому же оно сидело на Мэри лучше других. Она намеревалась снять копию с этого платья, чуть-чуть изменив фасон и используя муслин в качестве выкройки. Нужно было распороть швы, раскроить коричневую шерстяную ткань по образцам, потом снова сшить муслиновое платье – и у нее получатся два прекрасных платья, одно на зиму, а другое на лето. Зимнее платье было ей очень нужно. В ноябре даже в Новом Орлеане было холодно ходить в летнем платье, накинув сверху только шаль. К тому же, когда она пойдет устраиваться на работу, ей понадобится что-то не столь девчоночье, как обноски Жанны. Ей нужно выглядеть взрослой и благоразумной.
Ее замысел был хорош. Однако исполнить его оказалось не так просто, как ей представлялось. Платье Жанны было сшито весьма добротно, короткими плотными стежками, которые трудно было не только распороть, но и увидеть. Когда померк дневной свет, Мэри все еще трудилась над первым швом. Она едва успела покончить с ним, как услышала знакомый шум – возвращались с работы другие жильцы. Всего их было четверо – трое мужчин и молодая женщина, года на два старше Мэри.
Дом вдовы О'Нил был самым большим на Эдел-стрит. Кроме него на всей улице был только один двухэтажный дом, но в том было всего по две комнаты на этаже. А в доме О'Нил четыре – по две с каждой стороны узкого центрального коридора. Спальня миссис О'Нил находилась на втором этаже, три остальные спальни занимали трое мужчин. Комнаты Мэри и другой девушки размещались на первом этаже. Одна из четырех квадратных комнат была поделена на два узких прямоугольника, в каждом из которых помещались кровать, столик с ящиками и стул. Столик служил и умывальником – на его крышке стояли тазик и кувшин, а сверху с крючка свисало полотенце. К внутренней стороне двери были прибиты крючки, предназначавшиеся для одежды.
Остальное пространство первого этажа занимали кухня, столовая, где жильцы завтракали, ужинали, а также могли просто посидеть и поболтать, и гостиная – гордость дома. Насколько знала Мэри, никто туда не заходил, кроме миссис О'Нил, вооруженной тряпкой и веником. Днем сердцем дома была кухня, вечером – столовая.
Соседка Мэри постучала в дверь, чуть приоткрыла ее и просунула голову:
– Как прошел денек?
– Прекрасно, Луиза. По твоему совету я пошла в магазин Холмса, он и вправду оказался чудесным. Я купила коричневой шерсти.
– Отлично. А башмаки? Ты купила башмаки? Те, что на тебе, вот-вот развалятся.
– Купила. И новый чепчик. Он такой красивый, Луиза, сейчас покажу…
– Мэри, тебе не нужен новый чепчик. Тебе и старого надолго хватит.
– Нет, нужен. Я в нем такая…
– Хорошенькая. Для Пэдди Девлина, небось?
– Нет, я вовсе не думаю про Пэдди Девлина.
– Зато он о тебе думает. Постоянно. Днем и ночью.
– Т-с-с, тише, Луиза, прошу тебя. Он может услышать.
Луиза подмигнула и вышла. Через секунду Мэри услышала монотонное пение – Луиза исполняла гаммы. Каждый вечер она занималась по два часа – час перед ужином, час перед сном. Она хотела стать оперной певицей.
Мэри была единственной во всем доме, кто ничего не имел против гамм Луизы. Ей не нравилось другое – насмешки Луизы. Пэдди Девлин был первым поклонником в жизни Мэри, и она не знала, как относиться к его ухаживаниям, равно как и к шуточкам на этот счет.
Когда Мэри в первый вечер представили остальным жильцам, реакция Пэдди Девлина была настолько очевидной, что даже Мэри поняла: он сражен наповал. Он выронил тарелку, которую держал в руках, повалил стул, наклонившись за тарелкой, заикался и краснел всякий раз, когда требовалось что-то сказать, и глядел на Мэри, по изящному выражению Луизы, «как телок, стукнутый пыльным мешком».
Миссис О'Нил вела себя так, словно ничего необычного не происходит, зато двое других мужчин были к бедному Пэдди беспощадны:
– Пэдди, что ж ты не передашь Мэри масло?
– Пэдди, Мэри ждет, когда ты освободишь солонку.
