— Это был мой главный довод. Но я понимал, что ищу оправдания, чтобы оставить ее в доме. Она привыкла бы быстро и перенесла бы любовь на дядюшку и его жену.
— Чепуху Вы говорите! Вы их обоих презирали, и не без основания. Пустые и эгоистичные люди, они были неспособны любить кого-либо, кроме себя. Кларисса зачахла бы и умерла в их доме.
Он посмотрел мне в глаза:
— Вы уверены? Но там были Вы, Вы бы не дали ей погибнуть?
— Что я могла сделать? Я сама была скорее на положении отверженной, чем членом семьи, и мне было только четырнадцать лет. Если бы Генриетта заметила мое расположение к ребенку, она бы извела ее.
— Если бы у нас были родственники со стороны матери, я бы отправил ее к ним. Но Генри был единственный близкий человек.
— К тому же вовсе не близкий. Он вздохнул.
— Бедное дитя. Несмотря на ее положение, она, видно, появилась на свет не для легкой жизни. Могу только молиться, чтобы она быстро поправилась, как надеется доктор.
Я сомневалась относительно быстрой поправки Клариссы, но промолчала.
Очевидно, выражение моего лица выдало мысли, потому что он вздрогнул.
— В чем дело? Вы что-то не досказали?
Мне не очень хотелось посвящать его, но выхода не было.
— Не уверена, но думаю, что ее потрясение вызвано не только зрелищем истерзанной овцы, — сказала я мягко. — Когда мы были на пути к Браун Джелли, нам попались две овцы, отбившиеся от стада, и она… она как-то странно связала их одиночество со своим состоянием. И она волновалась, что с ними может произойти что-то плохое, хотя я уверяла ее в обратном.
Я нарочно не упомянула о фермере. Тристан имел и без того достаточно забот, ему не нужно было ломать голову, почему его дочь боится, что он, ее отец, может поступить с ней жестоко. И даже сейчас я не могла отогнать мысль, что она боится потерять его любовь, а не считает, что он способен нанести ей какой-то физический ущерб. Глупо было тревожить его напрасно.
— Я сказала, что фермер обязательно их защитит. Теперь меня беспокоит, что она восприняла эту растерзанную овцу иначе, чем любой ребенок сделал бы на ее месте.
— Не дай Бог! Надо молиться, чтобы мы оба ошиблись. Она не сможет пережить этого ужаса еще раз.
Я с готовностью согласилась. Тристан взял мою руку в свои.
— Боюсь, что только осложнил Вашу жизнь, пригласив сюда. Теперь Вам приходится заниматься моими проблемами.
— Обо мне не беспокойтесь. В Вашем доме я впервые узнала настоящее счастье.
— Счастье неуловимо. Его можно ощутить в самых неподходящих ситуациях. О себе могу только сказать, никогда не поверил, что могу найти свое счастье в подвале с углем.
Он нагнулся к моему лицу, я со страхом подумала, что он хочет поцеловать меня. Снова меня охватила паника и желание укрыться за своей девичьей непорочностью.
Но тут же я пристыдила себя и стала доказывать самой себе, что не имею права оттолкнуть, если он хоть что-то для меня значит.
Я вся внутренне сжалась, но повернула лицо к нему. Внезапно в кабинете стало нестерпимо душно, в ушах зашумело так, что я уже не слышала потрескивания дров в камине, ничего, кроме собственного дыхания. Забыв обо всем, я закрыла глаза.
И ждала.
В награду ощутила прикосновение его губ к моим. Это был очень легкий поцелуй, нежный до невозможности. Едва уловимое касание губ, словно мимолетное движение цветка. Было странно сознавать, что такой ершистый человек способен на почти изощренную нежность. Я даже сомневалась, поцеловал ли он меня вообще.
Я открыла глаза, надеясь, что его все еще закрыты. Он смотрел, не скрывая нежной улыбки. Я вопросительно смотрела на него, он на меня, ожидая найти ответ на свой немой вопрос. Что за вопрос, нетрудно было догадаться.
Я улыбнулась.
Довольный, что я не оказываю сопротивления, он обнял меня и снова поцеловал, долгим крепким поцелуем, развеявшим всякие сомнения. Затем он прижался щекой к моему лицу и крепче сжал меня в объятиях.
Я вздохнула и тоже прижалась к нему. Его сильные руки излучали приятное тепло, в его объятиях я испытала непередаваемое блаженство, совсем неправдоподобное. Каждую секунду я ожидала, что сейчас все оборвется и я снова останусь наедине со своим одиночеством, более холодным и печальным, потому что завеса другой жизни уже приоткрылась мне.
Не знаю, сколько прошло времени. Я немного высвободилась, чтобы передохнуть.
— Все в порядке? — прошептал он. Я кивнула.
— Так уж устроен человек. Он может одновременно находиться в чьих-то объятиях, даже принимать поцелуи, но не забывать, что иногда нужно набрать побольше воздуха в легкие, — подразнил он, не разжимая рук.
— Это мой первый поцелуй, — объяснила я, притворившись, что он ошибся в причине моего жеста. — Я еще не знакома с этой процедурой.
Первым опомнился Тристан. Он разжал руки, я неохотно его отпустила, упрекая взглядом за отступление.
— Прости, любовь моя, — прошептал он. — Но я думаю, дальше нам не следует идти без благословления священника.
Я очень удивилась.
— Вы хотите жениться на мне?
— Разве я не говорил, что смогу быть счастлив только рядом с Вами?
— Но Вы не говорили о свадьбе.
— Что еще я мог иметь в виду? Что я сделаю Вас своей любовницей? — он мягко усмехнулся. — Должно быть мне и в самом деле удалось убедить Вас в своей низости.
— Нет, это не так. Ваше поведение иногда приводило меня в замешательство. Но за то время, что я находилась в Вашем доме, Вы проявили ко мне больше доброты.
— Со мной не нужно притворяться, — в голосе чувствовалась мольба. — Что угодно, только не это. Если нужно меня остановить — одного слова достаточно.
— Я этого не хочу.
Легким движением пальца он скользнул по моей шее к подбородку и привлек мое лицо к себе. На этот раз его поцелуи стали более требовательными и жаркими. Одной рукой он крепко держал мою голову, так что даже при всем желании я не смогла бы вырваться, если бы пыталась. С жадностью изголодавшегося зверя он прижал свои губы к моим. Его страсть передалась мне, удивив своей всепоглощающей силой.
Могло ли что-нибудь сравниться с этим моментом?
Существовала ли такая цена, которую не стоило бы заплатить?
Дав себе отрицательный ответ на оба вопроса, я отдалась его поцелуям и возвращала их со страстью, которой в себе даже не предполагала. В порыве чувства мы прижались друг к другу — две одинокие души, увлекаемые ураганом, кружившим по Вульфбернхоллу.
и порядочности, чем я встретила за двенадцать лет жизни в доме сэра Генри, — улыбнулась я. — Если бы я не знала, что могу Вам довериться, я бы не позволила убедить себя в своей любви к Вам. Он нахмурился.
— Так Вы любите только потому, что доверяете мне?
