— И все-таки настоящая ты много прекрасней…
— Владимир?! — еле слышно прошептала Анна, боясь оглянуться, чтобы не оказаться обманутой; сердце стучало в ее груди и рвалось к нему, единственному. — Как это может быть? Родной мой! Ты? Жив?
— А ты не хочешь в этом лично убедиться? — в голосе Корфа послышалась ирония — его ирония, которой он любил иногда бравировать, но по большей части защищался, в том числе и от чувств, от любви.
— Я?! — Анна повернулась к говорившему и в первую минуту растерянно остановилась, не зная, что делать, как себя вести. Из всех испытаний это казалось ей просто невыполнимым, невозможным, нереальным, тогда Корф сам подошел к ней и обнял, порывисто и сильно…
Теперь для Анны многое прояснилось — загадочные слова Северино об ответах, которые задает ее сердце, его отъезд и мучительные дни раздумья. Если верить тому, что нынешний владелец форта был ему другом, то неудивительно, что вождь колебался, прежде чем сделать своей Анну, чье лицо показалось ему знакомым. И дело не в чертах сходства с утонувшей женою вождя — Северино бывал в форте и видел ее портрет на стене в гостиной. Наверное, он знал и об отношении своего друга к женщине на портрете.
Сомнения рассеялись — это был Владимир, ее муж, тот, кого она, казалось, отпустила от себя, но с кем никогда, даже в мыслях, не расставалась. И в тот момент, когда Владимир обнял ее, Анна вспомнила сказанные прежде Варварой слова о заклятье Долгорукой, о кольце и заново услышала всплеск воды, когда Маркелов, сорвав обручальное кольцо с ее пальца, бросил его за борт. Случайностей нет, сказал ей мудрый индейский вождь, и Анна уверовала в то, что весь этот путь был проделан ею с ведома высших сил, которые вели ее к обретению утраченного. И так уж заведено, что путь этот должен был оказаться тернистым.
Разумеется, Анна не думала, что Александр, отправляя ее вслед за Репниным, мог прежде знать о том, куда в действительности приведет Анну эта дорога. И вряд ли Маркелов, похищая ее, понимал, что не увозит Анну, а наоборот, приближает к благополучному завершению ее мытарств в поисках счастья. И даже эта невольная остановка в пути — случай, забросивший ее на британский корабль, — не могла быть простым совпадением: где-то там, наверху, решено было дать им с Владимиром еще на мгновение разминуться, чтобы она смогла увидеть этот портрет и успеть угадать дальнейшие шаги судьбы. Его шаги, его объятья, его поцелуи… Свершив невероятный круг, жизнь снова дала им шанс быть вместе — они встретились, и больше между ними не было причин для расставанья.
Анна чувствовала, что голова ее снова кружилась, но это было приятное ощущение, она словно уносилась вверх на качелях, как в детстве, и хотелось кричать кому-то рядом, кто берег ее в этом чудесном, волшебном полете — выше, еще выше! И время уже не имело значения, и прежние устремления утратили свой смысл — все отныне было подчинено одному: она как будто растворилась в божественной музыке — музыке его голоса, который все говорил и говорил, собирая воедино слова нежности и рассказы о том, что случилось с ним за эти годы. Объяснения мешались с ласками, восклицания и вздохи заменяли слова, мир превратился в неделимый поток благодати, которая изливалась из их душ и сердец и устремлялась в небеса, умножая величие света, божественно прекрасного и неисчерпаемого для тех, кто верует в него.
Могла ли она предвидеть такое завершение своего долгого пути в неизведанное? — О, конечно, Анна хотела бы этого. Должна ли она была знать, что эта встреча состоится? — Благодаренье небу, Господь уберег ее от всезнания. Ибо не смогла бы душа ее ощутить столько радости, если бы тайна открылась ей раньше времени. И впервые Анна не думала о «потом», и не было для нее ничего важнее этой длительности, которая давала ей легкость необычайную и наполняла свободой дыхание.
И вдруг Анна поняла, что нетерпение есть созидание. Она и раньше не могла долго оставаться в унынии и пребывать в неподвижности — размышления о сути вещей и о природе обстоятельств, управлявших ее судьбою, не могли заменить ей потребности самой видеть, знать, чувствовать. И даже если Анна молчала, мысли ее преодолевали пространства и торопили сделать следующий шаг. Она не ведала их первопричины, она не искала объяснения в потустороннем, Анна всегда жила по велению души, но душа ее в любых обстоятельствах оставалась чистою и сердце благородным, и оттого любые испытания в итоге приносили ей перемены к лучшему, а дорога никогда не заканчивалась для нее. Потому что нет случайностей, нет смерти — все в мире оправдано, все объяснено и столь же непостижимо, как бесконечен путь любви.
* * *
— Ты меня совсем не слушаешь, — мягко упрекнул Анну Владимир, заметив, что она наблюдает за тем, кого считала сторожем, — бородач пришел, чтобы убрать вино и бокалы, которые приносил для непрошеных гостей. Делал он это спокойно, без ложной скромности — не мешая их объяснению и как будто не придавая значения этой встрече, важность которой он, несомненно, понимал.
— Я вспомнила, где видела этого человека, — виновато улыбнулась Анна. — В тюрьме, на Мартинике, он был среди тех, кого ты освободил тогда.
— Невероятно, что ты узнала его, — удивился Владимир. — Кристоф с тех пор стал моей правой рукой — он здесь и управляющий, и начальник гарнизона.
— Полагаю, последнее — это шутка? — спросила Анна.
— Лишь отчасти, — кивнул Корф. — Когда Селестина помогла мне бежать, мы встретились с прежними товарищами по несчастью, и большинство из них согласились следовать за нами в Америку.
— Все-таки она обманула меня, — тихо сказала Анна.
— Таково было ее условие, — печально промолвил Владимир. — Только согласившись уехать с нею, я мог спасти тебя. Но Селестине не удалось стать счастливой — в Мексике она подхватила малярию. Ею переболели практически все мои спутники, но Селестине не повезло. Она долго сопротивлялась болезни, но… Мы похоронили ее уже здесь, на берегу океана. Бедная девочка любила море.
— Она разлучила нас, — облачко легкого волнения проскользнуло по лицу Анны.
— Она спасла нас, — покачал головою Корф. — Кто знает, удалось бы нам избежать казни, если бы Селестина не вывела нас из тюрьмы. Пусть даже и в разные стороны.
— Но я слышала выстрел в крепости! — Анна непонимающе развела руками.
— Этот выстрел означал не свершившуюся казнь, а очередной побег, — объяснил Владимир и снова обнял Анну. — А тебе не кажется, что земля — круглая?
— Мне кажется, что это и не земля вовсе, а рай, — рассмеялась Анна, прижимаясь к его груди.
— Здесь все по-прежнему считают меня французом, — продолжал рассказывать Корф. — А я был рад перекупить у швейцарца эту крепость. Он приобрел форт в надежде на процветание, которым тот славился, но вместе с поселенцами отсюда ушла душа, которую создавало их трудолюбие и жизнестойкость. Когда я приехал в Форт, то увидел, что он потерял хозяина, и мы с товарищами по побегу остались здесь.
