Судя по всему, на русские владения в Америке готовилась атака с моря, а, учитывая то, что русских военных кораблей в этой части света не было (разве что пароход-фрегат «Америка», но где-то он сейчас?) идея совсем даже не показалась Анне абсурдной. Конечно, Россия, воевавшая с Турцией и преданная своими бывшими союзниками, вряд ли могла противопоставить англичанам серьезный заслон, и потому нападение выглядело вполне резонным: если Франция позволяет себе воевать с русскими, натравливая на нее османов, то отчего Британия не может воспользоваться случаем и не прибрать к рукам еще один кусок северо-американского континента — в качестве компенсации за то, что потеряно ею в войне с Соединенными Штатами?
О, как кстати сейчас для Анны была бы встреча с Репниным! Но, зная важную для России информацию, Анна была одинока, и дальнейшая ее судьба представлялась ей совсем уж неопределенной и мало обнадеживающей. И потому ей оставалось хорошо сыграть свою роль, убедив капитана Хатчема высадить ее в Форте-Росс, и уже оттуда искать возможность предупредить своих.
Когда «Суверен» подошел к форту, стало понятно, что капитан Хатчем был прав — верфь у подножья скалы выглядела заброшенной, а сама крепость и подавно производила впечатление мрачное и нежилое.
— Мне сказали, что я могу найти здесь убежище, — по-французски обратилась Анна к человеку, открывшему им дверь в массивных и довольно крепких на вид воротах форта. Человек посмотрел на нее с удивлением, но в его взгляде Анне почудилось еще что-то, кроме простого любопытства, и к тому же весь облик его, эта борода и особый прищур глаз показались Анне чем-то неуловимо знакомыми — мужчина как будто был ей памятен в прошлой жизни. Или в ее воображении?
— Мы не принимаем постояльцев, — не очень дружелюбно ответил ей мужчина, но дверь закрывать не спешил, продолжая всматриваться в ее лицо, что привело самолюбивого и спесивого Блэра в ярость.
— Немедленно открывайте ворота, иначе пушки с нашего корабля разнесут их в щепки, и мы войдем уже без вашего приглашения! — воскликнул он, снизойдя до французского.
— Господин лейтенант шутит, — Анна бросила на британца весьма нелестный взгляд и снова обратилась к человеку в воротах. — Северино сказал мне, что я могу попросить о приюте у вашего хозяина.
При этом имени сторож, наверное, таковы были обязанности этого человека, разом сменил гнев на милость и широко распахнул дверь, отступая вглубь двора — пропуская Анну и подмигивая Блэру и сопровождавшим их матросам:
— Входите, мадемуазель… Английский юмор? Я понял. Прошу вас господа. Месье уехал и вернется только к вечеру. Я провожу вас в гостиную, где вы сможете его подождать.
Крепость и в самом деле казалась необитаемой, хотя повсюду царил порядок, его тишина удручала. Но дом, в который сторож привел Анну и британцев производил впечатление обжитого, и в его гостиной действительно стоял рояль.
— Удивительно! — не удержался от возгласа Блэр и обернулся к Анне. — Вы не поддержите наше настроение, мисс Жерар? Здесь все так мрачно, как в родовом замке с привидениями.
Анна улыбнулась и открыла крышку рояля — пробежалась по клавишам, и, убедившись, что инструмент настроен, села на мягкую табуретку перед ним. Она уже давно не играла и была рада вспомнить счастливые дни ее жизни, когда музыка приносила ей радость. Она даже спела, словно заново привыкая к звукам собственного голоса: Глюк? — кивнул ей Блэр, и потому, как он спросил, Анна поняла, что почти победила. Что подтвердило не только настроение лейтенанта — сначала он принялся без слов подпевать ей, а потом, когда она встала, сам сел к роялю и сыграл несколько бравурных аккордов, на что буквально из ниоткуда в гостиную явился все тот же сторож. Принеся откуда-то бутылку вина и бокалы, он поставил поднос на инкрустированный столик красного дерева у входа и, подойдя к роялю, бесцеремонно закрыл крышку, едва не опустив ее на руки Блэра.
— Месье не любит, когда без него играют, — тоном, не допускающим возражений, сказал он и как ни в чем ни бывало вернулся к своему подносу с напитками. — Вино — мадемуазель, господа?
— Благодарю, — кивнула Анна, принимая бокал из его рук.
— Неужели это и есть хваленое французское виноградарство? — состроил брезгливую физиономию Блэр, едва пригубив поднесенное ему вино. — Увы, оно так же прекрасно, как и здешнее гостеприимство.
— Полагаю, вы не собираетесь ждать месье? — услужливо спросил «сторож» лейтенанта, и тот, порозовев от негодования, кивнул:
— Думаю, наша миссия исполнена, мадемуазель. Позвольте оставить вас, надеюсь, местное общество окажется для вас куда более приятным, чем наше.
— Постойте! — Анна бросилась вслед за ним: не хватало только, чтобы Блэр уговорил капитана уйти, нет-нет, она должна была, насколько это возможно, задержать «Суверен». — Лейтенант! Я дала капитану Хатчему обещание спеть для офицеров вашего корабля. Я не могу обмануть его. Не торопитесь покидать гавань — уверена, мне удастся уговорить здешнего хозяина, и он позволит мне спеть для всех вас.
— Не думаю, что это возможно, — пожал плечами Блэр, но мысль о реванше над строптивой француженкой не оставляла его. — Хорошо, я доложу капитану о вашем предложении, но не думаю, что мы сможем ждать вашего концерта слишком долго. А сейчас разрешите откланяться, мадемуазель…
Когда они ушли, Анна с облегчением вздохнула, но тут же подумала — а ведь лейтенант прав: если хозяин дома не вернется до вечера, «Суверен» может уйти. Что же, тогда ей придется бросить все силы своего обаяния на то, чтобы убедить «сторожа» помочь ей.
Взглядом она обежала гостиную, и снова ее внимание привлек рояль — Анна вернулась к инструменту и села играть. Она словно пыталась заполнить звуками ту пустоту, что тревожила ее своей неопределенностью, и, зная, что британцы уже ушли, она запела ее любимый романс, родные сердцу слова и щемящая, душевная мелодия.
— О, Боже! — подняв голову, Анна взглянула на стену перед собой: луч солнца, упавший от окна, осветил картину на стене. Прежде Анна не заметила этого портрета, и теперь замерла, не веря своим глазам, — она смотрела сама на себя!
Бросив играть, Анна подошла к стене поближе, чтобы лучше рассмотреть потрет, и вдруг услышала голос, от которого все в ее душе опрокинулось, и сама она едва не превратилась в библейский соляной столб:
— И все-таки настоящая ты много прекрасней…
— Владимир?! — еле слышно прошептала Анна, боясь оглянуться, чтобы не оказаться обманутой; сердце стучало в ее груди и рвалось к нему, единственному. — Как это может быть? Родной мой! Ты? Жив?
