Доктор вновь взглянул на летнее море; где-то под теми голубыми волнами мягко покачивался Уолтер Лейбэн, возможно обвитый водорослями и с запутавшимися в волосах морскими анемонами, убаюкиваемый океаном так же нежно, как когда-то качала его мать на своих руках. Сегодня вечером или завтра утром мог налететь шторм, и те же волны будут волочить и трясти его, ударяя о скалы. Этим вечером он вряд ли мог иметь более приятное место для своего отдыха, чем это прохладное голубое море.
«Все же это лучше, чем быть втиснутым в тесный узкий гроб», — думал доктор.
Смерть была настолько знакома ему, что столь быстрый уход его соперника из жизни в вечность потряс его меньше, чем мог бы потрясти другого человека. Всеобщий рок всегда присутствовал в его мыслях, в том или ином аспекте. Смерть упавшего со скалы человека казалась ему не более ужасной, чем ранняя смерть от приступов чахотки. Чуть больше часа назад он, доктор, был слабым и мягким, как ребенок, в руках Джарреда Гарнера. Капли холодного пота выступили у него на лбу при мысли о том, что было бы, если бы Джерред поведал миру свою версию о происшедшем на утесе. Флора посчитала бы его убийцей.
Маленькая фигурка, нежные формы которой он так хорошо знал, стояла в воротах сада. Девушка была в легком муслиновом платье с веселыми голубыми ленточками, развевающимися на ветру.
Подойдя ближе, он увидел ее прекрасное лицо, смотрящее на него с озабоченным видом.
— Как вы поздно, доктор Олливент!
— Разве? Я надеюсь, ваш отец не нуждается во мне, ему не стало хуже?
— Нет, спасибо Богу, ему стало легче. А что вы сделали с Уолтером?
Этот вопрос словно ударил его током. Каким негодяем он почувствовал себя в этот момент! Но ведь он никоим образом предумышленно не задумывал убийства своего соперника.
Случайный удар в целях самозащиты — вот и все, что было.
— Что я с ним сделал? — переспросил он, пытаясь улыбнуться. — Мы были не вместе. Я думал увидеть его с вами.
Ложь довольно просто сорвалась с его губ. Он имел вполне определенный план и должен был действовать смело.
— Вы думали? — спросила. Флора с растерянным видом. — Я не видела его с завтрака. Он сказал, что выйдет прогуляться часа на два, пока я читаю газету папе. Не очень хорошо с его стороны отсутствовать так долго. Я задержала ленч до трех часов, а потом не смогла съесть что-нибудь. Каким слабым должен быть Уолтер — так много времени, прошло после завтрака. Художники всегда такие рассеянные. Но вы выглядите таким бледным и усталым, доктор Олливент, пройдите в гостиную и выпейте херес, — сказала Флора, вспоминая свои обязанности хозяйки.
— Да, я устал, долго ходил среди тех холмов по дороге в Тэдмор в Вайлдернессе, — проговорил доктор, вспоминая совет Джарреда по поводу алиби.
— И были один все это время? — воскликнула Флора удивленно. Она не могла понять, как можно находить удовольствие в одиноких прогулках.
— Наедине со своими мыслями и образом, который избрал себе в спутники.
Они прошли в гостиную, слегка затемненную опущенными жалюзи на окнах. Флора украсила это голое помещение с очарованием и беззаботностью своего девичьего характера цветами, книжными подставками и маленькой веселой рабочей корзинкой. В большой клетке мирно чирикали канарейки, как будто желая сказать что-то своим пением до того, как кончится лето. Доктор был тайно убежден, что все они были цыплятами и что Флора, выбравшая их из-за прекрасного оперения и гордой походки, явно ошиблась в их вокальных способностях. Но сегодня доктору было не до канареек и не до прелестной комнаты, в которой Марк Чемни вальяжно расположился на софе у одного из незанавешенных окон. Сейчас он смотрел только на Флору, думая о том, что будет с ней, когда совсем не будет новостей о ее любимом и когда ей вдруг сообщат, что его вытащили из моря.
Мистер Чемни разговаривал с ним, и доктор отвечал, но если бы его спросили мгновением позже, о чем он говорил, то он вряд ли смог бы ответить на такой вопрос.
Никогда Флора не была так внимательна и добра к нему, как этим вечером. Она посадила его в кресло напротив отцовской софы, налила вино ему в бокал и даже сама открыла бутылку с содовой своими ловкими пальчиками.
— Я научилась делать это для папы еще на Фитсрой-сквер, — объяснила она, гордая своим умением. — Когда я была у мисс Мэйдьюк, то думала, что открывание бутылок с содовой так же ужасно и неблагородно, как зажигание свечей.
Она была очень обрадована приходом доктора, как будто он сам по себе предвещал скорое возвращение Уолтера.
— Я думал, он ушел гулять гораздо дальше, чем вы, — сказала Флора.
— «Он» это, наверное, Уолтер! — воскликнул Марк, смеясь. — Какие все-таки странные люди влюбленные! Этот бедный ребенок входил и выходил через окно каждые пять минут, порхая, как испуганная птичка, стояла у открытых ворот, наблюдая за дорогой, и затем вернулась назад ко мне с опечаленным лицом: «Нет, папа, его не видно». Какой заботливой женой ты будешь, малышка, и какой непоседа-муж тебя ожидает!
— Я не думаю, что мужья всегда должны быть дома, папа, — ответила Флора с обиженным видом. — Я не совсем такая, уж ничего не понимающая, как ты считаешь. Но я думаю, что когда люди помолвлены, то они очень много времени проводят вместе.
— Разве помолвка такая уж серьезная вещь?
— Да, если люди действительно любят друг друга. Вот смотри, джентльмен может сделать леди предложение внезапно, а Уолтер ведь очень импульсивен, ты ведь знаешь это, папа, но затем он может обнаружить, что любит ее не так сильно, как думал. Его признание дает ему очень много времени для размышлений. Если он и его суженая провели вместе много-много часов, то он должен точно знать — счастлив ли он с ней и не сможет ли она ему когда-нибудь надоесть. И если девушка становится для него целым миром, какой и должна быть жена…
— Очень хорошее определение отношений между мужчиной и женщиной, Флора. Когда Уолтер пойдет на свою следующую прогулку, ты отправишься с ним и посмотрим, как твои прекрасные маленькие ножки смогут привыкнуть к его походке — этакое жизненное путешествие рядом с ним.
Доктор Олливент посмотрел на пурпурное в лучах заката море и подумал о том, где действительно находится Уолтер, о котором эти двое так весело говорили.
— В какое время мы обедаем, малышка? — спросил мистер Чемни по прошествии некоторого времени, в течение которого Флора опять выходила в сад, чтобы взглянуть на дорогу.
— В обычное время, папа, в семь.
— Тебе лучше пойти и стряхнуть с себя пыль, Гуттберт. Сейчас уже чуть больше шести, а твой туалет — обычно такое скрупулезное занятие.
