– Папа, это смешно! Твой Трофимов напоминает мне Базарова из сочинения господина Тургенева! Весь в своей науке Он такой скучный, и мне совсем не интересен!
Мне нравятся другие мужчины!
– Знаю я, какие мужчины тебе нравятся! – И доктор берет с полки новое увлечение дочери – роман Вениамина Извекова. На первом листе книжки красуется портрет. Эдакий романтический герой, глаза с поволокой, манящие губы в таинственной полуулыбке.
Оля вздыхает. Что толку любить картинку! Грезить по ночам неожиданной встречей, пылким взглядом, нежным посланием? Все это в изобилии юная читательница находила на страницах книг своего кумира.
Потом добавилась еще одна проблема.
Оля заболела новым модным развлечением – синематографом. Там, в темноте зала, на мелькающем экране она увидела свой идеал женщины. Тамара Горская – томная, страстная, темноокая и темноволосая красота. Выйдя после первого сеанса фильма «Страсть в ночи», бедная девушка не помнила, как очутилась дома Безумные любовные страсти, переживаемые героиней, стояли у нее перед глазами. На следующий день Миронова снова сидела в зрительном зале и, затаив дыхание, не отрываясь, смотрела на экран и вздрагивала от звуков рояля. Новый шедевр «Юная богиня» заставил Оленьку рыдать в голос и пить на ночь успокоительные капли.
После «Коварной искусительницы» девичья комната украсилась портретами нового кумира. Горская в огромной шляпе, на лице таинственная тень. Горская, обернувшись к зрителю, в потоке густых черных волос. В шелковом полупрозрачном платье. В сияющих лучах солнца, с белозубой светящейся улыбкой…
Как уподобиться тебе, о прекрасная?!
Как стать такой же неотразимой, чтобы волны любви и страсти разбивались и у моих ног?
И каково же было удивление девушки, когда из газет она узнала, что обожаемое божество замужем за романистом Извековым!
Отец не одобрял «бессмысленного идолопоклонничества», но поделать ничего не мог. Оставалось ждать, когда подлинное чувство вытеснит иллюзорные переживания из души дочери. Николай Алексеевич с простодушной наивностью пытался помочь судьбе: его стараниями Трофимов вдруг оказывался в их доме или ненароком попадался Оле на глаза в больнице.
– Папа, нынче опять Боря Трофимов забегал.
– Да, я посылал его по своей надобности.
– Знаю я эту надобность, он битый час просидел подле меня! – Оля смеется. – Все толковал о том, как холерных больных выхаживать! То-то мне это интересно!
– Да?! – смущенно трет пенсне отец. – В науке медицинской из него выйдет толк, а вот в науке куртуазии, видимо, нет!
Одного Николай Алексеевич все-таки добился своими неуклюжими попытками.
Трофимов влюбился в Олю. И это обстоятельство было видно даже без пенсне. Борис Трофимов, будучи человеком искренним и бесхитростным, увлекся очаровательной дочерью Миронова, но не смел и пикнуть о своих чувствах, так как испытывал к учителю глубочайшее почтение.
Поэтому единственное, что мог позволить себе начинающий эскулап, – так это робкие ухаживания, принимавшие вид разговоров на умные темы. Он ужасно робел и стеснялся смешливой и неглупой барышни, которой очень хотел понравиться, но не знал, как. Единственной стихией, где он чувствовал себя свободно, была медицина. Да и о чем еще говорить доктору с дочерью известного на всю столицу коллеги? Оля отчаянно скучала в его присутствии, а уж когда он вдруг позволил себе ироническое замечание в адрес «легковесных и пошлых извековских творений», то и вовсе надулась на собеседника. Трофимов, выйдя на улицу, вдруг осознал сказанную оплошность и ужаснулся своей глупости. На следующий же день рассыльный принес на квартиру Мироновых пакет, украшенный огромным ярким бантом.
Внутри оказался новый роман любимца, в дорогом переплете и с изысканным портретом. Накануне перепуганный Трофимов ринулся в книжные лавки, где чуть было не стал жертвой давки. Трепеща, он послал свой подарок и был великодушно прощен.
Жизнь потихоньку шла своим чередом, но однажды привычный порядок вдруг был взорван. Все началось с переезда в новую квартиру. Миронов, имея доходную практику, смог наконец позволить себе дорогое жилье в самой модной части Петербурга. Семья переехала на Каменноостровский проспект, где селились известные литераторы, адвокаты, артисты и доктора. Новый дом строился в стиле «югендштиль», как, впрочем, и многие другие здания в квартале. Роскошные апартаменты с высокими готическими окнами, камин, выполненный по специальному эскизу, витиеватая лепнина под потолком.
Телефон компании «Эриксон». Большая ванная комната, где можно было блаженствовать в пене, как богиня Венера. Прачечная в подвале, яркое электричество, отопление комнат паром специальными трубами. Не будет возни с печью и дровами, не будет вечно коптящих ламп! Словом, невиданный комфорт! Пришлось заказывать новую мебель, под стать жилью.
Доктор и дочь погрузились в водоворот хлопот и страшных расходов. Одно печалило Николая Алексеевича: покойная супруга не увидит всего этого великолепия.
Самые роскошные апартаменты в доме пустовали – в бельэтаже в левом крыле здания. И вот однажды Николай Алексеевич, воротясь домой от пациента, зашел к дочери с таинственным видом.
– Хочу тебя удивить, дорогая моя!
Оля с любопытством воззрилась на отца, отложив очередной роман в сторону.
Миронов многозначительно поглядел на обложку и продолжил.
– Угадай, кто теперь будут наши соседи?
Отец хитро прищурился. Оля пожала плечами.
– Не поверишь! Извеков и Горская!
Оля не поверила словам отца и, наскоро одевшись, выбежала из квартиры Дойдя до угла здания, она обнаружила ломовиков, снующих людей, переносящих мебель, коробки, узлы. Словом, обычная картина переезда. Девушка стояла поодаль. Она сама не знала почему, но обыденность происходящего произвела какое-то неприятное впечатление. Тут же находились дети, два непослушных шумных мальчика, которых гувернантка безуспешно пыталась унять, и высокая девочка-подросток. Дети? Неужели у тоненькой, изящной Горской трое детей? А это кто стоит с недовольным и раздраженным видом?
Оля обмерла. Извеков собственной персоной! Только его почему-то не узнать. Лицо сероватого оттенка, мешки под глазами, тычет тростью в узел и говорит сердито.
Рядом стоящая дама устало машет рукой и, взяв одного из шалунов за руку, идет к парадной двери. Оля смотрит и не верит собственным глазам. Нет, это не она! Или она?
Дама поднимает голову и видит девушку на тротуаре. Опять поклонницы! Что ж, тяжело бремя славы! Горская улыбается, иначе нельзя! И тотчас свет божественной улыбки озаряет утомленное лицо, на секунду исчезает усталость и отступают заботы. Перед девушкой снова знакомый оживший портрет. Миронова оробела, неловко поклонилась и в большом смущении поспешила домой.
