Годфри осклабился:
— Не готова? Да она всегда готова…
Ей показалось, что Блейкхерст стал еще выше ростом.
— Вон. Пока не забыл, что я здесь гость. Годфри ретировался, бросив еще один злобный взгляд на Верити.
— Минуту.
Она медленно обернулась. Почти против воли взгляд ее поднялся к его лицу.
— Милорд?
— Ты озадачила меня, девушка. Ты служанка?
Пять лет назад, даже три, Верити отвергла бы это предположение не задумываясь. А теперь… теперь, когда она знала, что ее легко можно выгнать, что ей некуда больше пойти, теперь, когда она поняла, на что похожа была бы ее судьба, если бы они вышвырнули ее, она колебалась.
— Твоя речь не похожа на речь служанки, — настаивал он.
— Я домашняя учительница, — пробормотала она. Это была не совсем ложь. Она пыталась учить младших девочек в промежутках между наймом платных гувернанток.
— Вот оно что. — Похоже, он поверил. — Я расскажу об этом вашей хозяйке и…
— Ради бога, нет! Меня уволят.
— Как тебя зовут?
Она чуть не задохнулась, но все-таки сумела выговорить ненавистное имя:
— Селина Деринг, милорд.
И тут послышался другой голос.
— А что происходит, могу я поинтересоваться?
При звуке голоса тети Фарингдон Верити захотелось превратиться в камень.
— Ах, это ты, Селина! Вот дрянь! Убирайся в свою комнату! — Леди Фарингдон повернулась к лорду Блейкхерсту и расцвела медовой улыбкой: — Я прошу прощения, лорд Блейкхерст. Люди этого сорта никогда не знают, где их место.
Она повела лорда Блейкхерста прочь, через плечо бросив на Верити взгляд, обещавший назавтра суровое возмездие.
Верити отступила к лестнице и побежала в свою темную стылую каморку. Закрыв за собой дверь, она прислонилась к ней, дрожа в холодной темноте. Потом она зажгла сальную свечу, вытащила из-под подушки дневник своего отца и легла в постель.
Она никуда не могла спрятаться от правды.
Лорд Блейкхерст, предполагаемый проситель руки Селии, был ее Максом.
Оцепенев, она позволила книге раскрыться на случайной странице. Запись о начале кампании Ватерлоо, там, где ее отец впервые упоминает «…новоприбывшего, досрочно произведенного в майоры Макса Б. Я не назову его ни здесь, ни впоследствии. Его родовое имя и положение играют не последнюю роль в том, что лежит между нами. Однако он славный парень и один из тех, на кого я рад буду положиться, когда мы наконец столкнемся с Бонапартом. От его прежних командиров я получил хорошие отзывы о его уме и храбрости…»
Это было первое из многих упоминаний. Видимо, полковник Скотт очень привязался к своему младшему офицеру. Почти как к сыну. «Я думаю, что Мария одобрит его, да и Верити он понравится. Он нежен с женщинами и детьми».
Она жадно читала рассказ отца о тех нескольких неделях, что оставались до Ватерлоо. Макс упоминался там регулярно.
Но сильнее всего в ее памяти запечатлелись его доброта и забота об осиротевшем ребенке… нежен с женщинами и детьми…
Он был так же реален и дорог ей, как сама жизнь. И тот Макс, которого она нашла в дневнике отца, уверил ее, что человек, который посадил колокольчики на могиле самоубийцы, охранял ее сон и оставил ей достойный завтрак, не был плодом ее воображения.
А теперь он был здесь, в доме, где якобы ухаживал за ее двоюродной сестрой.
Вздрогнув, она положила дневник на место и задула свечу. Она никогда не думала, что он мог оказаться таким важным человеком. Ей надо о нем забыть.
Отделавшись от излияний леди Фарингдон, Макс прошел в бильярдную, где обнаружил всех джентльменов, за исключением Годфри. Он мог только надеяться, что убедил леди Фарингдон, что вина за столкновение с несчастной Селиной лежала полностью на нем. И все же он в этом сомневался.
Глаза девушки преследовали его. Темно-серые, подернутые тенью. Доверчивые. Они задели в нем странные струны. Так на него смотрела еще только одна девушка. Он не смог помочь Верити Скотт. И будь он проклят, если не поможет этой девушке. Например, спокойным голосом высказав некоторые угрозы.
В конце игры он произнес:
— Мне нужно перекинуться с вами парой слов, Фарингдон, будьте добры.
Фарингдон медленно повернулся, очень осторожно сформулировав свой ответ:
— Если это о том деле, которое вы упомянули ранее…
Макс медленно вздохнул:
— Не совсем, сэр. Только о том, что вам следовало бы поговорить с вашим сыном. Я видел, как сегодня вечером он… излишне настойчиво ухаживал за одной из ваших горничных.
Фарингдон удивился:
— За… горничной? Какой именно?
Вспомнив широко раскрытые глаза Селины, испугавшейся увольнения, Макс ответил:
— Откуда я знаю?
Фарингдон пожал плечами и взял свой кий.
— Ну что ж, это просто горничная. Молодые люди должны иметь свои удовольствия. И девицы не против.
Лед застыл в венах Макса.
— Уверяю вас, она была категорически против, — резко заявил он. — И я, не колеблясь, скажу об этом всякому, кто меня спросит. — Если кто-нибудь спросит. Фарингдону явно наплевать. — В конце концов, — добавил он, — вы ведь не хотите, чтобы кто-нибудь стал задавать вам вопросы насчет трагедии мисс Скотт, не так ли?
К его полному изумлению, собеседник побелел как мел:
— Нет, я, конечно, поговорю с Годфри, но, Блейкхерст, это же всего лишь служанка!..
Макс вышел, не сказав ни слова. Он ушел в спальню, где обнаружил своего бывшего ординарца, складывающего сорочки.
— Какого черта ты здесь делаешь? — проворчал он.
Хардинг усмехнулся:
— Свою работу, сэр. Я ее выполню лучше, чем здешние слуги. Ну что, сэр, удалось?
Макс задержал дыхание. Затем выдохнул. Смерть Верити Скотт была еще слишком свежей раной.
— Нет. Спокойной ночи, Хардинг.
Макс упал в кресло. Все, чего ему хотелось, — тишины и покоя, чтобы можно было подумать. Чтобы полностью принять тот факт, что с Верити Скотт он потерпел поражение — точно так же, как потерпел поражение с её отцом.
На следующее утро, восседая в своем будуаре на диване, крытом балдахином, леди Фарингдон вдохновенно отчитывала свою заблудшую племянницу:
— И чего только ты добивалась, втираясь в расположение лорда Блейкхерста? Вероломная маленькая потаскуха!
Верити на мгновение прикрыла глаза от страха. Она могла сказать правду о том, что хотел от нее Годфри, — и быть обвиненной в попытке заставить его на ней жениться.
Таким образом связать свое имя с Годфри… Лучше умереть.
Глубоко дыша, она погрузилась в себя, отдалившись от потока брани, от ненависти.
